Наука и религия в современной философии - [16]

Впрочем, наука не в состоянии представить ни одного возражение против создание или почитание того или иного религиозного символа. Ведь и сама то наука есть лишь один из методов символического изображения. Она выражает в знаках усилия духа человеческого постичь вещи, т. е. ощутить единство бытия и мышления, что представляется идеалом, для нас совершенно недостижимым.

Одним словом, у Шлейермахера бытие первенствует над познанием. Истина составляет одно с жизнью; вдохновение высшей жизнью, жизнью души и чувства есть самая возвышенная из всех истин. Всякая формула, догма, слово, вещь, материя имеет ценность лишь постольку, поскольку является символом этой сверх-интеллектуальной истины.

Характерное для романтизма восприятие религии, приняв в Германии метафизический, во Франции романтический оттенок, становится преобладающим в течение XIX столетия. Религия опирается теперь не на ум, а на сердце; она предписывает разуму свои принципы, свои аргументы, свои дела во имя трансцендентного авторитета. Конечно и в это время не было недостатка в таких апологетах религии, которые пускали в ход заржавленное оружие великих рационалистов XVII века или пытались выковать из него новые доспехи, чтобы бороться именем разума с противниками, апеллирующими к этому последнему. Но жизнь была на стороне тех, которые не заботясь ни о науке, ни о разуме, не добиваясь союза ни с философией, ни с властями, раскрывали религиозную истину во всей ее самобытности и во всей ее полноте. Процветала лишь свободная религия, опирающаяся на свои собственные авторитеты — на сердце, веру, предание — и способствующая развитию и повышению духовных сил.

С своей стороны наука привыкла игнорировать религию. Все более и более отчетливо сознавала она, что ее единственной опорой является объективный опыт и что у нее нет другой задачи, кроме раскрытия связей, присущих явлениям. Какое дело ей до доктрин, основанных на совершенно ином принципе, преследующих совершенно иные цели? Обе эти точки зрение прекрасно могут сосуществовать в душе одного и того же индивидуума; они не сталкиваются между собою. Входя в свою лабораторию, ученый должен оставить за дверью свои религиозные убеждения, с тем чтобы снова вспомнить о них, покинув лабораторию.

Одним словом, отношение между религией и наукой, установившееся в течение XIX века, может быть охарактеризовано как решительный дуализм. Наука и религия не считаются уже, как это было некогда в греческой философии, двумя аналогичными, хотя и различной ценности, выражениями одного и того же объекта, а именно божественного разума; их не рассматривают также, подобно схоластикам, как две наличные истины, взаимное согласие которых может быть доказано; они не имеют более, как у новейших рационалистов, общего поручителя в мире разума: наука и религия абсолютны, каждая по своему, и притом различны во всех своих частях, как различны, согласно господствующей в этот период психологии, те способности души — познание и чувство, — с которыми они соответственно связаны. Благодаря этой взаимной независимости они могут, не мешая друг другу, находиться вместе в одном и том же сознании: они остаются там неизменными одна возле другой, подобно двум непроницаемым материальным атомам, помещенным рядом в пространстве. По взаимному соглашению, явно выраженному или молчаливо подразумеваемому, они воздерживаются от всяких попыток расспрашивать друг друга относительно исповедуемых ими принципов. Обоюдное уважение к занятым позициям, гарантирующее обеим сторонам безопасность и свободу, — таков был девиз эпохи.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Натуралистическое направление

ГЛАВА I ОГЮСТЪ КОНТЪ И ЕГО РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

I. Доктрина Огюста Конта относительно науки и религии. — Обобщение идеи науки и организация наук: наука и философия. — Философия и религия: религия человечества.

II. Анализ доктрины. — Социология и религия: что прибавляет последняя к первой. — Логическое отношение философии к религии у Конта: противоречит ли последняя первой?

III. Ценность доктрины, — Наука стесняет религию и религия стесняет науку. — Человечество — понятие двусмысленное. — Человек, как существо, стремящееся себя превзойти: это и есть религия. — Внутреннее противоречие позитивизма.

Для того, чтобы классифицировать идеи в своей голове и для того, чтобы вести отвлеченную дискуссию, нет орудия более удобного, как точные определение и неизменные демаркационные линии. Наука, замкнутая в интеллекте, и религия, замкнутая в сердце, как в двух отделениях, разгороженных непроницаемой переборкой, не имели никаких поводов сталкиваться между собой. Таким путем вопрос об отношении между религией и наукой разрешался очень просто, — по крайней мере в мире отвлеченных понятий. Иначе обстояло дело в мире реальной действительности.

В действительности ни религия, ни наука не хотела ограничить свою компетенцию и свою деятельность отведенной ей областью, как бы широка ни казалась эта последняя. Пользовавшийся большим почетом девиз „воздайте Кесарево Кесарю, а Божие Богу“ в том смысле, какой ему обыкновенно придавали, означал не только то, что религиозные потребности человека не имеют ничего общего с его научными потребностями, но также и то, что сами вещи разделяются на два мира: дух и материю, область духовную и область мирскую, которые между собой никоим образом не сталкиваются. Но эту гипотезу можно рассматривать лишь как удобный компромисс; это вовсе не данная реальность, а скорее полная противоположность последней. Где в действительном человеке лежит линия, отделяющая сердце от разума? где в природе граница между материей и духом? Вот почему религия, стремясь расшириться тем энергичнее, что она была объявлена независимой, почувствовала себя очень стесненной в святилище сознание и усиливалась завоевать внешний видимый мир. И с другой стороны наука, сильная своими успехами, с каждым днем все более и более блестящими, сознавая все отчетливее и отчетливее свой предмет и свой метод, провозгласила, что отныне весь мир реальностей во всех своих частях доступен ее исследованию, если только это последнее совершается методически, переходя, согласно правилу Декарта, от простого в сложному, от легкого к трудному, от того, что для нас познаваемо непосредственно, к тому, чего мы можем достигнуть лишь посредственно.