Наука древнего волшебства, волхвования и чародейства - [50]

Каждому из нас приходится ежедневно, во множестве случаев, бессознательно, наугад, доходить до истины, и по силе привычки это нисколько нас не поражает; но тот же процесс, только в превосходной степени, кажется уже нам трудно объяснимым естественным путем. Хотя открытия Гельмгольца и Дарвина представляются, в собственном смысле, никак не менее удивительными, нежели ученые фантазии какого-нибудь американского спирита Эндрю-Девиса, но факты предсказаний, о которых мы говорим, являлись бы для нас труднее объяснимыми, если бы они совершались при нормальном состоянии субъекта. Экстатическое состояние, которое служит необходимым условием их, представляет совершенно удовлетворительное объяснение их мнимой чудесности, которая может иметь место только для желающих видеть в самом экстазе проявление сверхъестественных сил. История горячечных больных уже достаточно доказывает нам, какие результаты вызывает повышенная деятельность мозга. В лихорадочном бреду, люди с обыкновенными способностями высказывают мысли, замечательные по своей глубине и остроумно и совершенно недоступные для них в нормальном состоянии; слабоумные обнаруживают признаки возвращения рассудка, говоря здраво и разумно; по миновании же болезненных припадков, опять впадают в прежнее идиотическое состояние. Ввиду таких фактов, которые никто не объясняет влиянием неземных агентов, нам легко понять усиленную деятельность мозга во время экстаза, непохожую на ту, которая свойственна субъекту в его нормальном положении. Кроме незнания таких патологических фактов, и незнание элементарных данных опытной психологии служит одной из причин такого распространения области чудесного на самые обыкновенные явления. Неожиданное припоминание какого-нибудь незначительного факта из нашего давно-забытого детства или какого-нибудь нисколько не замечательного, давно и мельком виданного лица, нисколько не заставляет нас недоумевать и удивляться. А совершенно однородный факт, когда человек, находясь в горячечном или экстатическом состояли, вдруг начинает говорить на неизвестном ему языке, останавливает и смущает нас....

Подобные, часто случающиеся, факты всегда служили сильным аргументом в пользу мистиков. Ученый врач прошлого столетия, Лойе (Loyer), уже перестав верить в присутствие демонических сил в душевнобольных, согласен, однако, допустить их влияние, когда больной начинает говорить на таком языке, который прежде был ему совершенно неизвестен. Такие факты, происходящее иногда с шаманами, сильно поднимают их в глазах верующих. Малообразованный медиум, вдруг начинающий говорить по-латыни или по-гречески, является торжеством спиритизма. Но, к счастью, психиатрические сочинения представляют множество подобных случаев и указывают очень простое объяснение для них. Во всех таких случаях, когда простой, необразованный человек, в безумном или горячечном бреду, вдруг начинал говорить на каком-нибудь из классических языков, оказывалось, что ему некогда приходилось слышать его; память, совершенно незаметно для него самого, сохранила эти впечатления и, при усиленной мозговой деятельности, они выступили наружу из темной области, где находились до тех пор.

Карданус, имевший способность по произволу впадать в экстаз, таким образом описывает физическое ощущение при этом состоянии: «когда мне придет желание, я могу выйти из моего тела и прийти в нечувствительное состояние, подобное состоянию экстаза. Погрузясь, таким образом, в экстаз, я чувствую, как моя душа выходит из сердца и вообще из тела, как будто через маленькое отверстие, сперва через голову, потом чрез малый и, наконец, через спинной мозг, так что только с трудом может быть удержана. В этом положении я сознаю, что я существую вне моего тела, что я известным образом отделен от него. Но в таком положении я могу пробыть только несколько минут».

Эго непосредственное описание экстатического состояния довольно близко знакомит нас с его физиологическим характером и ясно приближает его к эпилептическому состоянию. Сходство его с последним подтверждается еще тем, что экстатики, по выходе из этого состояния, не помнят ничего о том, что с ними было, кроме немногих, редких исключений, вроде описанной нами А. М. Вейс.

После состояния возбуждения, экстатики, также как и эпилептики, чувствуют себя крайне слабыми и утомленными. Таким образом мы видим, что экстаз, в физиологическом смысле, близко подходит к эпилепсии, а иногда и совершенно переходит в нее.

Частое повторение таких нервных потрясений оставляет в организме глубокие следы. Путешественники говорят о шаманах, что нервная раздражительность их доходит до крайних пределов, что они пугаются и дрожат от всякого малейшего шума. Сильное раздражение нервов у ясновидящих всем известно. Из этого мы можем видеть, что способность приходить в экстатическое состояние связывается с особой организацией, отличающейся склонностью к нервной возбудительности, и даже, можно сказать, основывается на ней. Хотя такая раздражительность развивается частым упражнением, но первоначально вызвана она может быть не во всяком организме. Для этого нужен особенный нервный темперамент, если можно так выразиться, особое естественное предрасположение. Справедливость такого заключения подтверждается практикой шаманов, именно признаками, которыми они руководствуются при выборе себе учеников. Бастиян говорит, что они выбирают для этого детей с раздражительностью нервов и склонностью к конвульсивным припадкам, и начинают обучение их с очень нежного возраста, устанавливая систематический курс особого рода упражнений, для приведения их нервной системы к эстатической способности. Когда у тунгуса, говорит он же, ребенок выказывает болезненное расположение, страдает носовыми кровотечениями, тогда о нем заключают, что он способен быть шаманом, и отдают его к шаманам на воспитание. По словам Фалькнера, в Патогонии дети, страдающие падучей болезнью, предназначаются к карьере колдунов.