Научная фантастика — особый род искусства - [75]

Искусственное расщепление древа науки на прикладные элементы порождало и элементарные литературные решения. Писатель был озабочен главным образом тем, чтобы половчее нанизать популярные объяснения и описания на приключенческий стержень. Широкое поле научного поиска пропадало как цель именно романа — жанра, охватывающего жизнь наиболее широко и целостно. Не случайно основным жанром «ближних» фантастов был научно-популярный очерк, с помощью приключенческих приемов (и антиприемов) беллетризуемый в рассказ. Из таких рассказо-очерков механически собирались более крупные постройки. Эти «блочные» романы были рыхлы, им не хватало сквозной объединяющей мысли.

Немцов пытался сцементировать свои романы и повести «сквозной» парой Бабкин — Багрецов. Автор бросает приятелей из произведения в произведение. Они совершают непрерывную «экскурсию» с препятствиями. (Подобным приемом пытался организовать фабулу своих поздних, малоудачных романов А.Беляев.) Бабкин и Багрецов появляются то в лаборатории, работающей над преобразованием солнечной радиации в электроэнергию («Осколок Солнца»), то на экспериментальном космическом корабле («Последний полустанок»), то в подмосковном колхозе («Семь цветов радуги»). Чтобы как-то наполнить это приключенческое перемещение идейно-психологическим содержанием, Немцов перемежает тайны и антитайны морализаторством.

В предисловии к «Последнему полустанку» автором заявлено о намерении «помечтать о чистых сердцах и о том, как бы сделать всех людей счастливыми» (с.3). Что же за мечту предлагает автор? Багрецов так жаждет перевоспитать тунеядцев вроде Аскольдика, что они ему дороже — ни много ни мало — «всех Галактик Вселенной» (с.455)! Это — на словах (ибо никаких воспитательных действий Багрецов не предпринимает). А вот на деле: Афанасий Гаврилович, персонаж, по мнению автора, очень положительный, не мудрствуя лукаво, отказывает первоклассному токарю: не начитан, видите ли, в художественной литературе, а обслуживать «Унион» должны культурные люди. Декламация на моральные темы (за счет них пухлые романы Немцова еще больше распухают), даже в тех редких случаях, когда они правильны, поразительно не соответствуют поведению самых образцовых персонажей.

В романе «Семь цветов радуги» автор откомандировал неразлучных Бабкина и Багрецова в подмосковный колхоз «Девичья Поляна». Друзья ахнули: и лампы дневного света в подземных (?!) теплицах, и дистанционно управляемые трактора, и ледяная окрошка в колхозном «Метрополе»… В столицу, откуда они прибыли, выходит, еще не дошло, что под боком, в деревне — почти что коммунизм. За обедом Бабкин и Багрецов размечтались, какой же он будет полный, и заговорили стихами Маяковского.

Но главная поэзия — в «ледовитой прелести» окрошки, в котлете с куриной ножкой, она «так аппетитно сочилась маслом, обжаренная в сухарях…»,[261] в том, как наши романтики «жмурятся от удовольствия», «гладят себя по груди», «от удовольствия закрывают глаза», смакуют «деликатесные корнишоны» (надо же — в деревне!) и столовые вина (к рыбному — «белое холодненькое, а к мясному — красное»).[262]

Не это ли чавканье имел в виду С.Иванов, уверяя, что «научно-фантастические произведения Вл. Немцова накрепко связаны с жизнью советского народа, они рассказывают о будущем, прекрасном и величественном»?[263] В 1947-1950гг., когда писался роман, этот лукуллов пир был «смелым» отступлением от принципа «ближней» фантастики. Какой будет техника через 100 лет, автор не брался гадать, а вот что через годок-другой куриную котлету всенепременно и повсеместно будут запивать тонкими винами, — это знал наверняка. Здесь никакие пределы мечте не ставились и уж автор сам, без помощи Маяковского, возвышался к поэтическому вдохновению.

В годы гражданской войны, когда страна не меньше страдала от материальной нужды, В.Итин видел задачу своей коммунистической утопии «Страна Гонгури» в том, чтобы увлечь читателя духовными ценностями, дать «„высокие переживания” как новый импульс энергии на тяжелом пути в Страну Будущего».[264] В романе Немцова «семь цветов» будущего сведены к серому тону потребительства. И дело не только в гипертрофии «идеала» сытости. Немцов поэтизирует и вульгарные представления о «легком» труде.

Не надо быть Жюлем Верном, чтобы предвидеть управляемый на расстоянии трактор. Несколько трудней было «угадать», что автоматизация в сельском хозяйстве не обязательно должна идти этим «очевидным» путем: он не соответствует коммунистическому идеалу труда, а специфика сельскохозяйственных работ не позволяет в обозримом будущем (о нем ведь беспокоился Немцов) снять человека с трактора. Да это и не нужно пятнадцать лет спустя (как раз тот срок, за который «ближние» фантасты ручались в своих прогнозах) директор Научно-исследовательского тракторного института В.Каргополов писал, что дело не в том, чтобы автоматы ликвидировали профессию тракториста, а в том, чтобы они освободили человека «от ежесекундной привязанности к рычагам и педалям».[265]

Как раз этого Немцов и не предусматривал. В «Семи цветах Радуги» тяжелые рычаги заменены «легкими» кнопками, но выигрыш в физических усилиях с лихвой перекрывается механическим однообразием, а главное — распылением внимания между девятью машинами. Главная идея Немцова в том, чтобы автоматизация позволила дистанционно управлять несколькими тракторами. Так сказать, тракторист-многостаночник. Задача же в том, говорит Каргополов, чтобы целиком переложить механическую часть управления на плечи автоматов. За трактористом должна остаться функция контроля. Творческая. Раскрепощающая высшие запросы и как раз этим открывающая перспективу повышения производительности труда.