Научи его плохому, или Как растлить совершеннолетнего - [35]

– Ну вот еще! – недовольно отозвалась она. – А что я такого сказала?

– Я с тобой помру старой девой, – раздельно сказала я. – Понимаешь ты это?

Мать налилась краской, яростно на меня посмотрела, но тут вмешался Дэн.

Пряча ухмылку, он сказал:

– Ольга Алексеевна, на самом деле давно хочу вас поблагодарить.

– За что? – растерялась она.

– За то, что дочку воспитали именно такой, какая она есть, – серьезно сказал Дэн.

– А какой меня воспитали? – живо заинтересовалась я.

– Ты искренняя…

– Что признак неумности, – буркнула мать.

– Добрая…

– Ага, простота – хуже воровства.

– И очень обаятельная, – закончил Дэн.

– Приехали, – железным тоном громко сказала я, заглушая комментарии маменьки по этому поводу.

Та недовольно на меня уставилась, но все же вылезла из машины без скандалов.

Я переглянулась с Дэном, и он, все поняв, пошел к крыльцу клиники, а я повернулась к матери.

– Послушай, – решительно начала я, – Дэна я люблю. Не могла бы ты меня перед ним не позорить?

– И как это я тебя позорю, интересно? – поджала она губы.

– Не говори ему про меня плохо, ладно? Мало того, что мне неприятно это слышать, так еще создается впечатление, что родная мать меня ненавидит.

– Да с чего бы это? – с апломбом отозвалась она. – Я просто указываю тебе на твои недостатки. Добра тебе желаю.

– Мать, – вздохнула я. – Тех, кого любят – ласкают, а не бьют.

И я, не дожидаясь ее ответа, развернулась и пошла к Дэну, который внимательно наблюдал за нами издали. Мать молча шла за мной следом.

– Все в порядке? – слегка обеспокоено спросил он.

– Да, – кивнула я, и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в ямочку на подбородке.

– Хоть бы на людях постеснялась, – буркнула сзади мать.

– А я его люблю! – глядя на нее в упор, сообщила я.

– Говори мне это почаще, – усмехнулся Дэн.

– Да ну вас, – махнула мать рукой. – Пошлите к вашему врачу, чего стоим? Меня всего на подня отпустили с работы, имейте в виду.

Мы согласно кивнули, зашли в клинику и пошли по коридору, глядя на таблички.

– О, я вижу! – наконец вскричал Дэн, указывая на дверь впереди.

Я не смотрела ни на него, ни на дверь. Я смотрела на мать, которая прижалась к стене и с трясущимися губами глядела на парня, что шел с какой-то девушкой по коридору. Парочка о чем-то беседовала, не обращая на нее ровно никакого внимания, до тех пор, пока мать не схватила парня за рукав.

– Простите? – обернулся он.

– Ты зачем, подлец этакий, фату напялил, да в моем доме на кровати валялся? – почти жалобно спросила она.

– Простите? – повторил парень, нахмурившись и глядя на мать ничего не понимающим взглядом. – Вы о чем?

– Мать! – кинулась я к ней, и хватая ее в охапку.

– Вы ошиблись, Ольга Алексеевна! – Дэн кинулся с другой стороны и встал между парнем и матерью. – Это был не он.

– Да как не он, если он! – жалобно лепетала мать. – Вот и родинка на левой руке, я заметила ее, когда он поправлял фату.

Чувствовалось, что она отчаянно желает поверить в то, что это дурной сон. Что сейчас она проснется и все будет как прежде. И никаких мальчиков в фате…

– Мать, не пори чушь! – зло прошипела я. Черт возьми! На нас уже народ оборачиваться стал!

– Ты как со мной разговариваешь? – возмутилась мать.

– А чего ты к незнакомым людям пристаешь?!!

– Как это к незнакомым? Я должна выяснить, что он делал на моей кровати и в фате! А ну отвечай!!!

– В какой фате? – совершенно заморочено спросил парень?

– В розовой и с цветочками! – запальчиво крикнула мать. – Я тебя, оболтуса, очень даже хорошо запомнила, и не надейся, что у меня склероз! Денис Евгеньевич, хватайте его, а то убежит! А ты, Маняша, звони в милицию, пусть с ним разберутся!

К нам по коридору уже спешили врачи. Я нервно переглянулась с Дэном и он понятливо распахнул дверь в кабинет Крамского.

– Что случилось? – спросил нас подошедший врач.

– Нам у Крамского назначено, – отмахнулась я. – Мам, пошли, пожалуйста!

Врач покачал головой и встал в сторонке, глядя на нас.

Я же тем временем ловко впихнула в кабинет порядком взбешенную матушку, однако та сделала шаг в кабинет и замерла, не давая мне захлопнуть дверь.

– Мам, ну проходи, а? – попросила я, чувствуя, что сейчас точно зареву.

– Та-аак! – уперла она руки в боки. – Вижу, вижу теперь, где бесовское гнездо! Не врач это, Маняша!

– С чего бы это? – спросила я, глядя на представительного мужчину за сорок, сидевшего за столом и вопросительно на нас смотревшего.

– Это, доча, тот самый мужик с заячьими ушами, что у меня на кухне борщ наворачивал, – злобно поведала мать. – Тут, похоже, милицией не обойтись. Святой водой все надо окропить, а после бензинчиком, да сжечь во славу Божию!

Я беспомощно посмотрела на Дэна и услышала, как врач за спиной тихо говорит медсестре:

– Светка, живо санитаров покрепче!

* * *

Домой мы с Дэном вернулись в тот день поздно, и оба совершенно расстроенные. Мать положили в невропатологический диспансер, проще говоря – в сумасшедший дом. Предварительный диагноз был действительно – шизофрения.

На душе было гадко. Мать сначала, в кабинете Крамского, ругалась, качала права, пыталась у врача получить ответ, зачем он, собака, все мясо из борща вытаскал. Пыталась позвонить в свою церковь и мобилизовать всех прихожан на борьбу с нечистью. Но когда за ней пришли санитары, то мать растерялась и заплакала. Как вспомню, как она тянула ко мне руки и рыдала: «Манечка, доченька, не отдавай меня им, пожалуйста», – так до того муторно становится, кто бы знал…