Натюрморт на ночном столике - [36]

«На туалет похоже», — заметил Йост.

Представляю себе: мертвые тела истлевали и беспомощно сползали со своих сидений вниз. А рядом с ними живые сестры творили свои молитвы, ни на минуту не забывая о бренности всего живого и о собственной смерти. Моим отпрыскам, охочим до всяких сенсаций и страшилок, стало жутковато.

Между тем моя бездетная сестра Эллен вела нас дальше, в туристический магазин, где продавались всякие очки для ныряния, ласты и сачки. Она исполняла все наши желания.

— Теперь надо позвонить папе, — настаивала Лара, — а то я забуду, что хотела ему рассказать!

Мы заглянули в Понте, перекусили fritto misto[21] с салатом и на такси вернулись домой. Начиналась сиеста, а это, как заметила Эллен, у них святое.

Как только мы вошли в гостиницу, Лара кинулась звонить отцу, и домой и в бюро. Нигде никого. Даже автоответчик выключен. Что бы это значило? Я прилегла на кровать, застеленную свежим прохладным бельем, но не сомкнула глаз. Эллен уже через три минуты храпела, а у меня из головы не шел Райнхард.

Но вечером, когда мы вернулись с пляжа, дочке повезло. Она щебетала в трубку не переводя дыхания: их водили в кабину пилота, мы ходим на пляж, видели мертвых монахинь, едим мороженое, зеленое, фисташковое, Эллен купила им с Йостом очки для ныряния! Тараторила без запинки. Так, Райнхард жив. Меня слегка трясло, я выхватила у дочери трубку, слушать ее болтовню сил больше не было:

— Привет. Что нового?

— А что тут может быть нового? Куча работы, как всегда, и больше ничего, — ответил муж и положил трубку.

Кажется, стеклянный шарик не сработал.

Ужин был превосходный — vitello tonnato.[22] Официанты, уставшие от старых немецких зануд, балагурили с моими детьми, звали их «синьорина», «синьорино» и подали им двойную порцию мороженого. Я наконец-то расслабилась, пила вволю вина, хохотала во весь рот и поднимала тост за тостом за великолепную Эллен, которая устроила нам эти потрясающие каникулы. Но ночью в спертом воздухе нашей комнаты меня снова стал душить страх: Райнхард, слава Богу, жив и здоров, но он ведь наверняка спит с другой! А я, дура набитая, уехала на три недели.

Внезапно Эллен щелкнула выключателем:

— Ты почему не спишь?

— Мне муж изменяет! — взвыла я.

— Точно знаешь или подозреваешь только? — отозвалась сестра.

Я молча хлюпала носом. Тогда Эллен решила стать моим доктором:

— Заведи красивого любовника, — посоветовала она, — это самое верное, единственное верное средство.

— Что? Как? Прямо здесь?

— А то где же еще! Здесь, конечно. Самое место. Дети тебе не помешают, их я беру на себя. А теперь давай, закрывай глазки, завтра будет уже другой день.

Наутро Эллен пустилась с места в карьер и начала действовать. Она манипулировала детьми с ловкостью опытного педагога. Меня отправили в город, в банк, за деньгами, а поскольку занятие это скучное, унылое, неинтересное, то дети охотно поскакали с ней на пляж.

Так. Я осталась одна. Теперь задача номер один: срочно кому-нибудь улыбнуться. На остановке вместе с другими туристами я ждала автобуса и во все глаза рассматривала каждого одинокого мужчину. Их, прямо скажем, было не много, пока откуда ни возьмись не свалилась толпа предприимчивых пенсионеров, у которых были сумочки с надписью: «Туристическое агентство „Ойкумена“». Я прочитала надпись и не стала ни на что особо надеяться. Слепой с палочкой, тоже турист. Что ему этот прекрасный райский остров и мои льняные кудри? Рядом со мной стоял какой-то прыщавый толстяк, голый по пояс. Да, автобус будет, кажется, весьма плотно набит. Что-то не хочется мне ехать всю дорогу зажатой между такими соседями. Пойду-ка я лучше пешком.

Вдруг ко мне с дребезгом подкатила старая раздолбанная машина. Бронзовый от загара мужчина, рыбак или крестьянин, приглашающим жестом распахнул передо мной ржавую дверцу: не подбросить ли даму? В смятении я села в машину, а он, любуясь, провел огрубевшими от работы пальцами по моим волосам: «Теdescа?»[23] Разговор у нас не клеился, словарный запас у обоих был скудноват, но у него уже была заготовлена коронная фраза: «Ты ийти мой лодка». Я, набравшись храбрости, как маленькая воспитанная девочка стала отнекиваться и уверять, что мне надо в банк. Ничего, отвечал кавалер, тогда он отвезет меня в город. Тут я совсем засомневалась и призналась, что в отеле меня ждут дети. Ухажер настаивать больше не стал. Он высадил меня около банка, проводив словом «grandezza».[24]

Несколько неуверенно я действительно зашла в банк, поменяла деньги, купила себе коралловое ожерелье, а Ларе бусы из лавы Везувия. Осталось только подыскать что-нибудь для Йоста и Эллен, и образцовая мать семейства может отправляться домой.

Когда же я наконец, измученная полуденной жарой, отягощенная огромным мешком с пахучими персиками, опустилась на пляжный песок, моя сестра позволила себе при детях двусмысленный и не очень приличный намек:

— Кажется, предприятие было не из легких, а?..

Не успели мы на сиесту вернуться в гостиницу, как она пристала ко мне с расспросами.

— Ну, меня подвез на машине… — заикалась я. Сестра навострила уши. — Ну, в общем, тут один на своем «феррари» привез меня к себе на яхту, подали омара, ну, то да се, а потом…