Натюрморт из Кардингтон-кресент - [84]

В ушах Страйпа до сих пор звучало предостережение Питта. Они теряют драгоценное время. Они либо найдут преступника, либо упустят его. И Страйп, посмотрев на украшенную цветочным орнаментом жестянку у нее за спиной, собрал в кулак все свое мужество и произнес:

— И я пришел, чтобы сказать, что с удовольствием нанес бы вам, так сказать, личный визит.

Летти шумно втянула в себя воздух, но поскольку он смотрел не на нее, а куда-то на полки, Страйп не знал, что тому причиной.

— Может, вы согласились бы прогуляться со мной по парку, когда там будет играть оркестр? Мне было бы… — констебль на минуту умолк и наконец встретился с ней взглядом, — очень приятно, — закончил он, и щеки его залились румянцем.

— Благодарю вас, мистер Страйп, — быстро ответила Летти. Какая-то часть ее «я» нашептывала ей, что это безумие, завести роман с полицейским. Страшно подумать, что сказал бы по этому поводу ее отец! Зато вторая половинка ее души была готова петь от счастья, потому что это было именно то, о чем она мечтала все последние три дня. Девушка сглотнула застрявший в горле комок. — Думаю, это было бы замечательно.

Страйп облегченно вздохнул, а его физиономия расплылась в счастливой улыбке. Впрочем, вспомнив, что он при исполнении служебных обязанностей, снова сделал серьезное лицо и встал навытяжку.

— Благодарю вас, мисс Тейлор. Если я буду вынужден уехать по служебным делам, то пришлю вам письмо и… — добавил он, не в силах сдерживать свои чувства, — заеду за вами в три часа в воскресенье.

Не дожидаясь, что она на это скажет, Страйп вышел вон.

Дождавшись, когда стихнут его шаги, Летти высыпала остатки чая, который сортировала, в одну банку, и бросилась наверх, чтобы поведать обо всем Тэсси, которая сама щедро делилась с ней своими секретами.

Шарлотта сидела на краю кровати, отчаянно пытаясь побороть в себе желание не спускаться вниз. Томас уехал, захватив с собой блокнот с адресами, и без него ей было немного не по себе. При одной только мысли, что ей за обеденным столом придется встретиться с Юстасом, ее вгоняло в дрожь. Ведь он наверняка знает, что она показала блокнот мужу и что тот, в свою очередь, размышляет о том, предавать его содержание гласности или нет.

А как же быть с Уильямом? Подумать только! Его жену, которой он писал такие пылкие, такие красивые письма, соблазнил его собственный отец, который, правда, не скрывал своего презрения к нему. Как он перенесет этот удар? Именно по этой причине Шарлотта уже почти решила для себя ничего не говорить Эмили. Зачем что-то говорить тем, кого это не касается? Тем более что пока невозможно утверждать, что Юстас убил Джорджа в порыве ревности, поскольку тот оказывал знаки внимания Сибилле. Ведь он сам не имел на нее никаких прав. Если мотивом была ревность, то только в том случае, если Сибилла предпочла Джорджа, но это тоже пока неизвестно.

Внезапно Шарлотта поймала себя на том, что ее бьет озноб: это к ней пришло понимание. Ну, конечно же, Сибилла никак не могла обратиться за защитой к Уильяму, причем по двум причинам. Во-первых, ей не хотелось, чтобы он узнал о ее слабости — безумии, как она сама это назвала; во-вторых, потому, что боялась за него в случае, если между отцом и сыном вспыхнет ссора. В отместку Юстас вполне мог злорадно во всеуслышание заявить, что наставил рога собственному сыну. Шарлотта легко могла представить себе, какое лицо сделала бы старая леди. Как, впрочем, и Тэсси, всей душой любившая брата.

Нет, со стороны Сибиллы было куда мудрее искать защиты у Джорджа, который временами умел проявлять удивительное сочувствие к чужим душевным ранам. Джордж был добрым человеком и не имел привычки без особых на то оснований осуждать людей. Он наверняка помог бы ей и сохранил при этом молчание.

Вот только события приняли непредвиденный оборот. Джордж сам влюбился в Сибиллу, и ее план начал рушиться. А потом еще Джек… Джек Рэдли, который тоже ее понял и ей помог. Вопрос лишь в том, как правильно он ее понял?

Так что пока Эмили она ничего не скажет. Пока.

Но, господи, как же ей не хотелось спускаться к обеду и принимать участие в спектакле, который разыграется за столом! Какой бы предлог ей найти? Конечно, проще всего сказаться больной, мол, разболелась голова. Ведь ни для кого не секрет, что голова у женщин болит часто, и сама она в этом смысле не исключение.

Но тогда тетя Веспасия сочтет своим долгом прислать к ней Дигби с лекарствами и советами. Эмили тоже будет ее не хватать за обеденным столом. Так какой же предлог устроил бы ее? Или Томаса? Потому что он явно не поверит в головную боль. Он будет ждать, что она спустится вниз, чтобы наблюдать за происходящим и прислушиваться к разговорам. Разве не за этим она вообще осталась здесь? Это благородные дамы, стоит им чихнуть, сразу ложатся в постель; горничные же и прочая женская прислуга продолжают заниматься своими делами, даже если у них лихорадка. Так что Томас сочтет это проявлением трусости — и будет прав. Ведь что это такое, как не трусость? Так что, в целом, спуститься к обеду — это меньшее из зол.

По крайней мере, так ей казалось, пока она не спустилась к обеду и села за стол, полная решимости не смотреть на Юстаса. Увы, дело кончилось тем, что, поймав на себе его пристальный взгляд, она подняла глаза. Нет, конечно, Шарлотта тотчас же отвела их в сторону, но, увы, слишком поздно. Кусок курицы у нее во рту превратился во влажный комок, руки сделались липкими от пота, и в довершение ко всему она выронила вилку. Наверняка сейчас все смотрят в ее сторону, ломая голову над тем, что с ней. И если никто не спросил, в чем дело, то только из вежливости. Она сидела, впившись глазами в белоснежную скатерть, спрятав лицо от ослепительного блеска люстры и сверкания хрустальных бокалов, и видела перед собой лицо Юстаса.