Натурщица Коллонтай - [38]

Набрасываю. Идём дальше по методике его: выздоровление и забота на почве уважительного мужского интереса к моей случайно подвернувшейся натуре.

А тут чайник вскипел. Он заваривает, с духовным тоже каким-то ароматом, подаёт ко мне на диван.

Он:

— Угощайтесь, Шуранька, вам это просто необходимо сейчас. А ещё лучше будет глоток чего-нибудь более согревающего, для тонуса и чтоб не заболеть.

И ждёт. И снова заметное волнение у него включилось, мужское, не прикрытое обходительностью и обстановкой.

И я поняла, сейчас, в эту секунду, что судьба решается чья-то. От этого моего ответа зависеть теперь будет всё остальное, куда всё покатится у нас, в какую географию, в какие марокки, в какие эвкалипты, райские кущи и врата. Про врата эти Паша обычно говорил, что зверю туда вход воспрещён, что зверь окажется в бездне, в пропасти, и сгорит в пожаре земного ядра. Как-то так, в общем.

А про него ничего не сказал. А я сказала.

Говорю:

— Не возражаю, Леонтий Петрович. То есть, извиняюсь, Лео.

Вижу, взбодрила его этими словами необычайно. А сама думаю, господи, да я ж в таких хоромах, может, теперь до конца жизни не окажусь, пусть делает, чего хочет: угощает, наливает, обихаживает. Мне тут тепло, уютно и как в кино. Куда спешить-то, на конюшню свою, что ли?

Короче, картина, смотри сама, Шуринька, рисую тебе.

Диванчик. На нём я, с одной голой ногой в горячем тазу с примочкой, с другой — в чулке. Юбки на мне нет, сверху ляжек полотенце, в руке чашка и блюдце с нездешним чаем, а в другую он мне налитый хрусталь подаёт, фужерный, до верха.

Как тебе такое?

И себе плеснул, до половины своего хрусталя, чтоб не расплескать содержимое, наверно, потому что так и продолжает рука его ходуном плясать, глазу моему видно все на просвет посуды.

Присел рядом на диванчик, по соседству.

Говорит:

— Это сухой херес португальский, настоящий, выдержанный. Пробовали такой, Шуранька?

Я:

— Никогда в жизни, Лео. Сейчас попробую им согреться, но только сразу после чая.

Он:

— Тогда за выздоровление и за удачу?

Я:

— За неё.

И хлебнула из чашки. А сразу вслед за этим из хрусталя, до конца. А он ужасно, вижу, удивился мне, такой моей отчаянности. И тут же сам глотнул, из своего. Принял опустошённый мой и поставил свой.

Я мысленно до двадцати шести считаю, у меня обычно после двадцати пяти всё растворяется и уходит в капилляры крови и сосуды мозга. А от этого португальского напитка ещё быстрей растворилось, уже после просчёта до четырнадцати.

Короче, поплыла, как венок, брошенный в Дунай, а кишками уже понимаю, что готова ко всему: разум ещё не сориентировался, а внутри уже всё решилось и просигналилось наружу. Мало того, бабушка, не просто воспринимаю это как безучастный факт, а и сама уже этого хочу. Ну, не стала бы противиться, если чего, так ощущаю в себе происходящее приближение.

Знаешь, мне с определённого момента жизни любой мужской возраст сделался нипочём. Первый мой, Паша, он же и последний покамест, настолько старше меня был и есть, что уже все прочие мужчины, какие в летах, не представляют для меня ни волнения, ни опасности, ни неожиданности для физических отношений. Это уже пройдено раз и навсегда. Остальное — да, важно, существенно: ум, честь, совесть, облик благородства, запахи, звуки голоса, умеренность в выражениях, к каким он готов ласкам, словам и многое ещё.

И смотрю я на этого Лео уплывшей своей головой и догоняю, что ведь, если разобраться, то нет противопоказаний особенных для соединения с этим мужчиной — никаких, кроме моего законного Паши. И это было, образно сказать, состояние неустойчивого баланса между согласиться на «да» или просто допить чай, пристегнуть чулок обратно, прогреть утюг и глаженой уйти домой, без ничего.

Но не успела я перетянуть себя ни в ту, ни в другую сторону, как Лео вдруг взял меня за руку своей ладонью, глазами впился мне в глаза, а второй рукой медленно отвёл полотенце вбок, распахнув всё, что имелось неприкрытым. И резко припал к моим бёдрам, между трусами и началом чулка. И стал туда целовать, в них, в обе ляжки без разбора, куда губы приложатся, туда и целовал. Но опять же, не грязно всё это было, а шармантично, без утаивания подлинности страсти и расположенности ко мне с самого начала моего паденья. В лужу в эту, не в принципе.

В общем, Шуринька, дальше понимаешь сама. Было у нас.

Я даже не успела сообразить, можно ли при такой обстановке вообще применить отказ для мужчины, тем более такого, из другой жизни, из космоса Юрия Гагарина, пахнущего неземным одеколоном и домом, полным благосостояния и культуры.

Как представила себе, что после этих открытий нового мироздания в конюшню к себе возвращаться, на жалкие метры и уборную с вёдерным сливом, так загрустила необычайно. Мы уже в это время в спальню к нему перешли. А первый раз он меня прямо на диванчике взял, уже готовую для него.

А спальня, скажу тебе, не хуже столовой. Тоже картины, тоже зеркала и тоже всё остальное.

Говорит:

— Искал тебя, пока не нашёл. Никто не мог Верочку мою заменить покойную, а ты сумела. И дальше сумеешь, чувствую.

Я:

— А я, Лео, между прочим, замужем, на минуточку.