Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - [155]

А досмотр за исполнением царского указа вёл сурово-бдительный боярин Тихон Стрешнев. Приезд людей в Москву записывал в Разряде ещё более грозный царёв слуга — князь Ромодановский.

И как было не ценить царю Петру усердие Лопухиных! Они первыми записались в ратные люди, сшили себе немецкое платье во вкусе царя Петра. И выехали они в поход с людьми самыми знатными: князем Андреем Ивановичем Голицыным, Василием Нарышкиным, князьями Засекиными и Волконскими. Так что иные из дворян и думных дьяков почитали для себя за честь идти хотя бы в хвосте этого полка.

Многие, однако, в том походе заболели. Была холодная осень, но ратным людям приходилось выдерживать засаду в земляных домиках. Князь Ромодановский должен был взять их приступом и, когда это не удалось, велел залить все земляные сооружения водой из медной трубы. Всё было затоплено, и осаждённые вылезли из засады мокрые, в грязи.

Это было признано победой Ромодановского, за что он и получил звание «государича».

После такого похода Фёдор Лопухин вернулся домой больным. Дочь, царица Евдокия, приехала к нему в тревоге за его здоровье. Суеверная, подобно большинству русских людей, она думала: «Беда не ходит одна», — и ожидала самого худшего.

Отца спасли жарко натопленная баня и водочный настой на целебных травах. Дочь он встретил в кресле, обложенный подушками. И когда она вошла к нему, исхудавшая и несчастная, подумал, что надо поговорить с братом Петром: среди Лопухиных самый досужий и влиятельный.

Но он решил не говорить об этом дочери, только осторожно выспросить у неё о кремлёвском житье.

Пристальный взгляд отца смутил Дуню: «Лишь бы не стал расспрашивать!» Она поцеловала его.

   — Слава тебе, Господи! Лоб-то у тебя не горячий. А это, вишь, лекарь прислал тебе склянку с лекарствами. Велел перед едой по одной пилюле принимать.

Она поставила на стол банку с лекарствами, села рядом на табурет, спросила, чем кончился потешный поход. Отец начал рассказывать о «есаулах» Лопухиных, о князе-кесаре Ромодановском и только ни разу не помянул о царе Петре. Лопухин старался казаться весёлым, но сердце его сжималось при виде поблекнувшей красоты дочери. В душе кипело: «Да что же они, лиходеи, с нею делают!» Его большие серо-голубые глаза потемнели от сдерживаемого гнева. Не выдержал:

   — Жалуешься на что, Дунюшка? Исхудала вся. Али болит у тебя что?

   — Так приболела немножко, да ныне здорова, — уклончиво ответила она. — О внуке, об Алёшеньке, почто не спросишь?

   — Матушка сказывала уже: здоров Алёшенька. Вести приносили про него. Будто из Немецкой слободы присылали ему подарки.

Евдокия вспыхнула.

   — Ну, коли вести тебе приносили, то ведомо тебе и то, что я подарок тот выбросить велела. Что глядишь на меня? Али не так сделала?

   — Сама, поди, знаешь: царю Петру мила Немецкая слобода. Его не переломишь.

И, удручённо помолчав, Лопухин продолжал:

   — Ты, Дунюшка, угождай царю-то, удовольствуй его. И гляди, чтоб дурости никакой от тебя не было — вот и не потянет его более в Немецкую слободу. А ты задумала обиду ему чинить!

   — Какую обиду?

   — А что подарок его выбросила.

   — Не ведаю, батюшка, об чём изволишь говорить.

   — Немка-то подарок Алёшеньке послала, думаешь, без ведома царя Петра?

   — Ох, батюшка, не об том речь. Худо ты знаешь Петра. Он в такие дела не мешается.

   — Ну, и ты не мешайся. Да с людьми говори поменьше — оно умнее будет.

   — Видел бы ты, как его пьяного из слободы привезли.

   — Ништо. Перебесится — и пить перестанет. А ты до времени нишкни.

   — Батюшка!

   — Не сетуй, Дунюшка, на мои слова! Но ежели Наталья Кирилловна помалкивает, то тебе и сам Бог велел.

   — Наталья Кирилловна всё делает по своей выгоде. Ей бы меня уколоть. Она не останавливает Петрушу, чтобы меня виноватить. Ежели сын её от меня гуляет, то выходит, по её слову, что я безлюбовная жёнка. Мне она так и сказала: ты-де безлюбовная жёнка и тебе прямая дорога в монастырь.

   — Молчи, Дунюшка, на эти слова, молчи! Перемелется — мука будет.

А сам тревожно подумал: «Ворон старый не каркнет даром. Верно, крепко засело у царицы Натальи упечь невестку в монастырь. Ишь, злоба-то как в ней лютует. Завидует Дуняшкиной красоте. Ей бы самой в монастырь. Старые царицы испокон веков кончали жизнь в монастыре. Кирилловне давно уже пора постричься, как принял схиму её отец. Вот и развязала бы она руки своему сыну-царю, стал бы своей волей править, а не из-под её руки. Да, видно, такой уж она уродилась, властолюбкой. Над царём Алексеем своевольничала, а ныне над сыном».

Тяжко задумался Фёдор Абрамович, как бы спасти Дуню от царицы. Трудное это дело: за нею стоит царь Пётр, который во всём творит волю матери. Как бы не Лишиться его царской милости.

Когда свидание с дочерью кончилось и Дуня стала откланиваться, Лопухин-отец взял с неё слово быть ниже травы и тише воды.

Между тем Наталье Кирилловне было не до невестки. С наступлением весны Пётр снова поселился на Переяславском озере. Чтобы мать не тревожилась о нём, слал ей письма.

И вдруг пропал. Об этом оповестил специально прискакавший гонец: царя нигде не сыщут. Наталья Кирилловна была в беспокойстве. Сначала думала отрядить Лёвушку с князем Борисом, более лёгким на подъём, потом решала ехать сама.