Ната - [9]

— Нет, не совсем обыкновенная… гм… Я многое, признаться, не могу понять — именно вопрос о воле. Это добровольное рабство…

— Тише, он следит за нами… — прошептала Ната по-французски, оглядываясь назад, где из-за кустов выглядывала голова лошади Anatol'я.

Они рысью проехали вперед с четверть версты, но Ната все еще не могла успокоиться и тревожно оглядывалась назад.

— Я удивляюсь, чего вы так боитесь? — заметил Локотников, обиженный таким финалом чувствительной сцены, — Предоставьте мне иметь дело с этим господином.

— Ах, ради бога, Борис… вы не знаете этого человека. Он следит за мной, как тень, потому что этого хочет Агап Терентьич.

— Да кто он такой, этот ваш Anatole?..

— Право, я и сама не знаю, кто он… Я только боюсь его и каждый раз вздрагиваю, когда он вырастает около нас, как из земли. Пожалуйста, будьте с ним любезны, если… если желаете видеть меня время от времени, хотя мне ваши визиты и обходятся очень дорогой ценой.

— Ната, позвольте мме иметь дело с этими мерзавцами!.. — горячо проговорил Локотников и быстро поцеловал у ней руку в том месте, которое оставалось между перчаткой и манжетой. — Так не может продолжаться… доверьтесь мне, Ната!

Этот поцелуй испугал Нату, и она безмолвно посмотрела на своего кавалера испуганными большими глазами.

— Простите меня, Ната…

— Я, кажется, ничем не дала вам повода, m-r Локотников… Нет, не то, Борис: тебя убьют эти подлецы, если заподозрят в чем-нибудь!.. Я этого не хочу. Нет, я не хочу чужой крови…

Вместо ответа Локотников тихо привлек ее к себе и с ласковой нежностью поцеловал ее отеческим поцелуем в лоб. Когда Anatole догнал их, Борис Борисыч был необыкновенно любезен с ним и старался улыбаться принужденной улыбкой.

VI

Случилось именно то, чего так боялся Борис Борисыч: он попал благодаря своему увлечению в самое фальшивое и нелепое положение. О прежнем покое нечего было и думать, — он сменился сладкими муками в последний раз вспыхнувшего чувства, которые нарастали и увеличивались с каждым шагом вперед, как сорвавшийся с вершины горы снежный ком. Любовь старика — это настоящая трагедия с комическими фарсами. Как умный человек, Борис Борисыч не обманывался относительно своей роли и тысячу раз обдумывал свое положение со всех возможных точек зрения. Результат получался один и тот же: Борис Локотников еще никогда так не любил, да ему и не приходилось еще встречаться с такой женщиной раньше. Если бы он встретился с Натой двадцать лет назад… Это нелепое предположение уносило нашего героя в мир неосуществимых грез, точно для того только, чтобы эти грезы разбились самым безжалостным образом о беспощадную действительность. Ната не может любить его, несмотря ни на какие достоинства, и променяет на первого здорового выкормка. Природа возьмет свое, и единственным осадком всей этой истории будут бессильные и смешные муки приискового Фауста.

— Нет, это невозможно!.. — тысячу раз повторял Борис Борисыч вслух для собственного назидания.

— Но ведь Ната терпит же около себя присутствие черт знает кого… Чем я хуже какого-нибудь Агапа Терентьича?.. Я просто задушу этого дурака!..

Собственно приисковые занятия пошли кое-как, спустя рукава; Локотников ездил раза два в день осмотреть шахты, назначал и принимал работы, а затем все остальное поручалось Белоусову. У себя дома, в конторе Борис Борисыч сильно скучал и не находил, как говорится, места, потому что его так и тянуло к Талым Ключам. Конечно, ездить туда каждый день он не мог, не желая компрометировать ни себя, ни Нату, но зато ежедневно он несколько раз верхом отправлялся на Лысую гору и с нее в «подозрительную» трубу рассматривал Незабвенный. По прямой линии через болото до прииска было не больше трех верст, и Локотников с жадным вниманием по целым часам следил за жизнью этого потерявшегося в горах желтого приискового пятна. Человеческие фигуры походили на детские куклы, но это не мешало Борису Борисычу сердцем угадывать, которая из них Ната. Она любила светлые цвета, и это отчасти помогало находить то, к чему рвалась душа. Иногда Борису Борисычу, после утомительного наблюдения, начинало казаться, что он смотрит в микроскоп на каплю разведенной зеленой жидкости, в которой, как инфузории, бесцельно двигаются окрашенные живые точки. А между тем одна из этих точек сосредоточивала в себе, как в фокусе, все мысли и желания Бориса Борисыча.

Раз, когда он предавался этому скромному занятию, в соседних кустах черемухи послышался шорох, а потом показался Белоусов, шагавший с ружьем за плечами. Произошла выразительная немая сцена, причем смутился не Белоусов, как обыкновенно, а сам Борис Борисыч. Он как-то вдруг растерялся и не мог придумать ничего, чтобы выпутаться.

— Жарко-с… — скромно заметил Белоусов, останавливаясь в почтительном отдалении.

— Да, ничего… А ты куда это?

— Насчет рябчиков, Борис Борисыч… Меня этот просил… ну, Зуев, значит… насчет рябчиков-то… У него тоже ружьишко есть, чтобы вместе на охоту ходить.

— Какой Зуев?

— Да этот… Агап Терентьич. Очень деликатный человек… я с ним познакомился. Как-то сам на Медведку к нам пришел… ну, папиросами угощал, а потом бутылочка с ним такая была… Весьма любопытный человек!..