Настоящий - [82]

− Да, Реми, − шепчу я, мой голос так же слабый, как его, когда я вдыхаю его ключицу.

Он рычит и медленно вдыхает меня.

− Моя Брук, − голос еще низкий и хриплый, он пальцами расстегивает пуговицу моих узких джинсов и с любовью целует меня в шею, гладя мою попу одной большой рукой. − Почему ты все еще одета в это?

Прежде, чем я могу напомнить ему, почему, я слышу, как он намеренно расстегивает молнию.

Каждый мой мускул сжимается. Я тихо стону и прижимаюсь носом к его шее, становясь ближе к нему, как котенок, нуждающийся в его ласке.

− Я ждала, чтобы самый сексуальный мужчина в мире снял их с меня.

Около трех часов ночи, Ремингтон рычит "голодный" мне в ухо, встает и направляется в кухню, и когда я растягиваюсь в постели, мой желудок мгновенно соглашается.

Я включаю лампу, и надеваю на себя первое, что попадается мне в чемодане. И этим является одна из его красных атласных накидок РАЗРЫВНОЙ.

Я плотно стягиваю пояс на талии, ткань чувствуется восхитительно и здорово на моей коже. Накидка великовата на меня, и достигает нижней части моих икр, но я усмехаюсь, потому что просто люблю носить его вещи. Я выхожу после него осмотреть, что Диана оставила для нас на кухне.

В духовом шкафе находятся две теплые тарелки курицы, покрытой пармезаном и с салатом из шпината и свеклы и с красным картофелем. Я вытаскиваю их и беру нашу посуду, когда замечаю Ремингтона, развалившегося за обеденным столом с восхитительным обнаженным торсом и в спортивных штанах низко на талии.

Он черпает арахисовое масло палкой сельдерея и жует, но перестает, есть, когда замечает меня, и сразу проглатывает все, что у него было во рту.

Его глаза расширяются, он бросает оставшийся сельдерей и откидывается на спинку стула, скрестив мускулистые руки так, что переплетения его татуировок в верхней части его бицепсов выглядят темными и сексуальными.

− Только посмотри на себя, − говорит он, его слова звучат рычанием чистого мужского удовольствия.

Слово РАЗРЫВНОЙ восхитительно вонзается мне в спину, когда я направляюсь к нему с тарелками, усмехаясь.

− Я отдам это, когда мы вернемся в кровать.

Он качает головой и хлопает по своему колену.

− Что мое, то и твое.

Я ставлю на стол еду, а он берет меня за бедра сквозь атлас и привлекает меня, чтобы сесть к нему на колена.

− Я так чертовски проголодался.

Он хватает пальцами кусочек красного картофеля и направляет в рот, облизывая пальцы.

− Тебе бы понравился красный картофель моей мамы. Она добавляет кайенский перец, что придает ему немного пикантности, − говорю я ему, взяв кусочек на вилку, и прожевывая, вкус розмарина и отлично приготовленного картофеля тает на моем языке.

− Ты скучаешь по дому?

Вопрос заставляет меня посмотреть на него, как он ест другую картошку, и я осознаю, что у него на самом деле никогда не было дома. Есть ли у него?

Его домом были боевой ринг и куча отелей. Его семьей были его команда и его фанаты.

Из-за этого у меня чуть не разрывается грудь.

Когда он запер меня с ним в номере отеля, сразу после того, когда я впервые увидела, как Пит усыпляет его, Реми был в депрессии, а я даже не знала. Он держался за меня, чтобы сохранить рассудок, но этого я тоже не знала.

Все, что я знала, это то, что он не хотел, чтобы я оставляла комнату, и чтобы кто-то другой заходил. Он хотел, чтобы я была там. Он хотел, чтобы я к нему прикасалась, как будто это уравновешивало его, и мой рот был единственным теплом в его холоде, единственным светом в его тьме.

Ремингтон − не человек слов. Он − человек мужества и действий.

Этот большой, сильный мужчина иногда нуждается в том, чтобы о нем позаботились, и я клянусь, что я до смерти хочу быть той девушкой, которая заботится о нем. Так сильно я еще не желала кем-то быть.

Он, тот, кто никогда не имел дома, хочет узнать, скучаю ли я по дому?

Когда я сплю, как королева, в мягкой кровати, в его руках, ем здесь лучшую пищу, делаю свою работу, и провожу время с ним, когда он иногда нахальный, иногда сварливый, и всегда обожаемый?

Положив вилку, я оборачиваюсь к нему лицом, поглаживая его подбородок пальцами.

− Когда я не с тобой, я скучаю по дому. Но, когда я с тобой, я не скучаю ни по чему.

Его ямочки на миг появляются, и я наклоняюсь, чтобы легонько прикоснуться к одной. Он тихо рычит и трется своим носом по моему.

− Я буду держать тебя так близко, что ты не будешь скучать, − хриплым голосом говорит он.

− Пожалуйста, сделай так. И я уверена, что прямо здесь достаточно места.

Я осмысленно покачиваюсь на коленях, а он кусает мочку моего уха и крепко обнимает меня, говоря:

− Это верно!

Мы смеемся, и в конечном итоге едим с одной тарелки одной вилкой, по очереди кормим друг друга.

Когда я чувствую его беспокойство, что приходит с его манией, я понимаю, что он, кажется, хочет что-то сделать. Так что я уступаю, когда он полностью одолевает меня и дразнит мои губы вилкой, я послушно открываю рот и позволяю ему кормить меня.

Мне нравится, как его глаза становятся все темнее каждый раз, когда он смотрит, как я открываю рот для еды.

Он скользит свободной рукой под атласной рукав и с любовью ласкает мои трицепсы, в то время как он оборачивается к тарелке и берет на вилку немного еды для себя.