Настоящик - [18]

* * *

Бешеная тряска, наконец, прекратилась. Аркаша полежал еще немного, приходя в себя, потом осторожно сел. Избитое тело болело каждой косточкой, но сильнее всего саднило плечо. Аркаша застонал было тихонько, но сразу замолчал. В темноте явственно послышался шорох.

– Кто тут?

– Свои – раздалось у него над самым ухом.

– Кто свои? – испуганно завертелся Аркаша.

– Кто! Люди! – сказали в темноте. – Да не вертись ты! Тут и так тесно.

Кто-то оттолкнул аркашину ногу.

– А где это мы?

– Кабы знать! Поймали вот и посадили в клетку.

– Кто поймал?

– Кабы знать!

Аркаша мучительно пытался вспомнить, что произошло. Вечер обрывался в голове клепаными ажурными конструкциями какого-то цеха или склада... ах, да! Ангар-18, удары хип-хопа, стаканчик абсента, за ним – второй, а вот дальше... слепящий свет прожектора и странный, горелый запах – больше ничего не вспоминалось. Нет, нет, что-то было еще! Там, за прожектором, маячили две темные неподвижные фигуры...

– Я думаю, нас захватили пришельцы, – произнес в темноте тихий голос, – и перенесли с Земли на летающую тарелку.

– Какая уж там тарелка! – возразил голос по соседству. – Клетка, она клетка и есть. Только частая, вроде корзины, что ли. Сам пощупай!

– Это неважно, – спорил тихий, – нас усыпили и перенесли сюда, чтобы доставить на их планету.

– Кого это усыпили?! – возмутился аркашин сосед. – Мне железякой ногу защемило, прямо посреди улицы! Да так хряснуло, что нескоро еще засну, пожалуй... А потом взяли за шкирку – и в мешок.

За спиной Аркаши послышался сдавленный женский плач.

– А когда нас отпустят домой? – спросил детский голос.

Женщина всхлипнула, справляясь с собой, и ласково произнесла:

– Скоро, маленький, скоро!

– Сколько нас тут? – спросил Аркаша.

– Девятым будешь, – отозвался сосед. – Тебя где взяли?

– В ночном клубе.

– На Краснопресненской?

– Нет, в Марьино.

Сосед покряхтел, тяжело ворочаясь.

– По всей Москве собирают.

Аркаша, закусив губу от боли, потрогал горевшее огнем плечо. Ткань была мокрой. Он лизнул ладонь. Кровь. Но пахло почему-то псиной.

– Я ничего не помню!

– Та же беда, – сосед плюнул. – Видел ведь их, сволочей, вблизи – и как отшибло! Кто, сколько...

– Я же говорю – пришельцы! – упорно гундел тихий голос. – Нам стерли память, чтобы мы не могли о них рассказать. И это, между прочим, добрый знак. Значит, отпустят. Наверное...

– Да на кой ляд мы им нужны?!

– Для опытов, – мрачно хохотнул кто-то в отдалении.

– Ой, ну что вы такое говорите?! – женщина опять заплакала.

– Я думаю, они хотят установить с нами контакт, – настаивал тихий. – Мы – представители человечества и должны вести себя достойно.... – он помолчал, – тогда, может, и обойдется...

– Как это – достойно? – спросил Аркаша.

Его здорово мутило от боли, от выпитого за ночь, но больше – от страха.

– Не знаю, как, – вздохнул тихий. – Как разумные существа.

– Существа-то из нас теперь хреновые, – сказал сосед. – Кого хочешь в клетку посади – так ум за разум зайдет.

– Выпустите нас! Кто-нибудь! – в отчаянии закричала женщина. – Я не могу больше!

– Тихо там! – оборвал ее аркашин сосед. – Бабьих истерик только не хватало! И правда, подумают, что тут мартышки бессмысленные! – он привалился к Аркаше, перекладывая больную ногу поудобнее. – Образованный-то правильно говорит. Показать надо распальцовочку, пусть знают, что мы люди достойные, не шушера какая-нибудь. За нас, если что, и войска впрягутся. Долбанут ракетой, так что от ихней тарелки и каемки не останется! – он заметно оживился от собственных слов. – Слышь, ты, друг! Чего затих? Давай, расскажи, что там с этими, существами-то? Как нам себя разумными заявить?

– Ну, можно изобразить геометрические фигуры, – заговорил тихий голос, – начертить теорему Пифагора...

– Пифагора... – расстроился сосед. – Шутишь, парень! Тут своего-то пифагора не видно, не то, что теорему. Да и чем его чертить? На чем?

– Не знаю. В общем, нужно продемонстрировать, что нам знакомы науки и искусства.

– Искусства? Это ближе. Какие ж могут быть искусства – в темноте?

– Музыка, – сказал Аркаша. В голове его все еще пульсировал ночной хип-хоп.

– Правильно! – подхватили с другой стороны. – Давайте споем "Ой, мороз, мороз"!

– Не годится, – отклонил хромой сосед. – Подумают, что жалуемся, отопление врубят, а тут и так дышать нечем. Надо посолиднее что-нибудь, вдруг они, и правда – пришельцы?...

И тогда Аркаша, обхватив голову исцарапанными, истерзанными руками, похмельным, срывающимся голосом затянул:

– Земля в иллюминаторе... земля в иллюминаторе... земля в иллюминаторе – видна....

Его поддержал всхлипывающий женский голос, потом присоединился еще кто-то:

– А звезды, тем не менее, а звезды, тем не менее. Все ближе, но все также холодны...

– Братцы! Кто-то идет! – сказал вдруг хромой. – Слышите?

Сейчас же все увидели отблески голубоватого света на прутьях клетки. Откуда-то издалека доносился звук тяжелых неторопливых шагов.

– А ну, наддай, славяне! – гаркнул сосед. – Дружно, хором!

И девять окрепших надеждой голосов грянули навстречу приближающимся шагам:

– И снится нам не рокот космодрома! Не эта ледяная синева! А снится нам...

"... При свежевании мелкого зверя шкурка разрезается не по всей длине, а только со внутренней стороны задних ног до копчика, после чего легко снимается целиком, от крюка – вниз, к голове – так называемым "чулком". Снятая шкурка тщательно протирается с внутренней стороны, после чего ее можно сушить. При этом нужно следить, чтобы шкурка не была слишком сильно натянута на распялке, ни в длину, ни в ширину. Тогда она сохранит свои природные размеры и добротную прочность..."