Настоящее счастье - [13]

— Перестаньте, Александр Анатольевич, ведь вы же знаете, что все это неправда. — Майкл, улыбаясь, посмотрел на режиссера.

— Я думаю, ваш мэтр, Майкл, говорит правду, — поддержала разговор Виолетта, отыскивая взглядом Андрея.

Он стоял, прислонившись к гибкому стволу плакучей ивы, свесившей свои ветви до самой воды. На его губах промелькнула презрительная усмешка. Девушка отнесла ее на свой счет и покраснела. Ей очень хотелось подойти к нему и объясниться по поводу их прерванного разговора, но она не могла оставить гостей. Ведь она — хозяйка дома, и ее долг занимать их, даже если сейчас ей больше всего на свете хочется оказаться вдали от всех с человеком, который только что сказал ей столько грубого и нежного одновременно.

— Может быть, вы хотите выпить чего-нибудь прохладительного? — спросила она гостей. — Тогда пройдемте в дом.

— Я бы не отказался от стакана сока со Льдом, — тряхнул кудрями Майкл.

— Только не простуди горло, — заботливо предупредил его Преображенский и, обращаясь к Леониду и Виолетте, спросил, указывая на Андрея: — А кто этот античный бог?

— Это мой шофер, — пренебрежительно ответил Леонид.

Больше никто не обращал внимания на Андрея. Лишь Леонид иногда обращался к нему с краткими распоряжениями.

Погрузив все необходимое для пикника, Андрей захлопнул багажник и услужливо распахнул перед Виолеттой переднюю дверцу автомобиля.

— Прошу садиться, — с холодной вежливостью сказал он.

Виолетта, расстроившись, опустилась на сиденье. Она чувствовала непреодолимую тягу к этому человеку, ей хотелось, чтобы то доверительное, что возникло между ними на дороге, продолжалось. Даже если бы он сердился на нее, как на песчаной отмели, — ведь это значило бы, что она ему небезразлична. Но он обращался ко всем с одинаковой равнодушной корректностью. Он сел рядом с Виолеттой. Остальные сели сзади.

— Можно ехать, Леонид? Все готовы? — спросил Андрей.

— Да, — ответил Леонид.

— Накиньте, пожалуйста, ремень безопасности, — обратился Андрей к Виолетте. — Здесь недалеко пост ГАИ.

* * *

Виолетта с Майклом стояли на борту и смотрели, как их катер оставляет позади себя белый след, разрезая кажущуюся зеленой от глубины поверхность воды. Ветер дул им в спину и трепал волосы. Холмистый зеленый берег уменьшался в размерах, и разноцветные дачи, выглядывающие из-за крон деревьев, казались пестрыми точками. А впереди уже вырисовывались очертания Зеленого острова, который казался черным из-за бьющего в глаза слепящего солнца. Девушка любовалась пейзажем.

— Ты любишь природу, Майкл? — спросила она юношу.

— Я не очень люблю настоящую жизнь. Она кажется мне много тусклее, чем та, которую мы создаем на сцене. Я люблю театр. Когда начинается спектакль, нарисованные декорации кажутся мне более естественными и яркими, чем то, что мы сейчас видим. Но Александр Анатольевич считает, что иногда нужно отдыхать. Так будет больше сил для занятий нашим делом и для того, чтобы нести людям искусство, — ответил он.

— Я видела спектакли, поставленные Преображенским. Я мало знаю театр, но мне они очень понравились. Особенно запомнилась его постановка по «Белой гвардии» Булгакова, — сказала Виолетта.

— Еще бы не понравилось! Александр Анатольевич — настоящий творец. Мир, который он создает, очень интересен. Представьте, когда его нет в зале, на сцене находятся безликие люди, и вдруг появляется он: несколько слов и жестов, и люди обретают лица, и голос, и характер. Они начинают плакать и смеяться, и вместе с ними начинают плакать и смеяться те, кто придет смотреть на них, — увлеченно рассказывал Майкл.

Его бледные щеки раскраснелись, глаза возбужденно сверкали.

— Преображенский — он как Бог. Его нельзя не любить, — сказал он.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Виолетта. — Я занимаюсь медициной, иммунологией, под руководством профессора Карабчиевского. Он для меня то, что для тебя твой режиссер. Его знания, его преданность делу, его талант навсегда останутся для меня идеалом, к которому я стремлюсь. Когда он в белом халате колдует над своими пробирками, а потом совершает чудеса, помогая вернуть людям здоровье, а иногда — жизнь, он тоже кажется мне Богом.

— А вы представьте, Виолетта, как Богам бывает одиноко, — услышали молодые люди голос Преображенского, который незаметно подошел сзади и слышал их разговор.

Об обнял за плечи девушку и юношу.

— Творцы — самые одинокие существа из всего живущего. Они видят, насколько несовершенен мир, и не находят вокруг себе равных, чтобы погоревать вместе. Вот им и приходится, преодолевая одиночество, стараться изменить несовершенство мира. Им остается одно утешение: красота. И они ценят ее. — Преображенский провел рукой по волосам Майкла. — Мальчик мой, спустись в каюту. Здесь слишком ветрено, а твои волосы совсем промокли от брызг. Я не хочу, чтобы послезавтра сорвался спектакль.

Юноша послушно спустился по железным ступенькам в глубь катера.

— Простите, Виолетта, что подслушал ваш разговор, но нам, художникам, порой приходится это делать. Мы должны наблюдать мир, чтобы затем воссоздавать его по-своему. Мы должны знать и жизнь людей. Их характеры и психологию, — продолжал Преображенский.