Настоящее христианство - [12]

И порой это действительно дурное единство. Мощное чувство солидарности может заставить все сообщество двигаться по ложному пути. Во времена подобного единства, когда все люди единодушно чего–то желали, происходили странные вещи: скажем, все население Древних Афин надменно голосовало за ведение войн, в которых они не могли победить. Или, если взять сравнительно недавние времена: подавляющее большинство населения Германии проголосовало за то, чтобы Адольф Гитлер получил абсолютную власть, и это изменило ход мировой истории. Даже когда сплоченное сообщество хорошо действует в своей внутренней динамике, это не значит, что оно приносит добрые плоды.

И разумеется, есть немало людских сообществ, которые лишены единства. Об этом красноречиво свидетельствуют как современные браки, так и хрупкое положение демократии в нашем мире. Большинство людей в нынешнем западном мире не могут себе представить какой–то иной системы, кроме демократии, да и не согласились бы ни на что другое. Так что само слово «демократия», которое как минимум означает, что все взрослые люди имеют право голоса (в отличие, скажем, от систем, где этого права были лишены женщины, или бедные, или рабы, — что часто встречалось в прошлом, причем эти общества также назывались «демократическими»), вызывает повсеместное одобрение. И если ты скажешь, что не веришь в демократию или хотя бы сомневаешься относительно нее, люди будут относиться к тебе как к сумасшедшему или опасному человеку.

Однако мы можем заметить, что с нашей демократией, как мы ее понимаем, не все в порядке. Мы не можем исправить наши взаимоотношения на масштабном уровне, как не можем этого сделать и у себя дома. В США люди принимают как нечто самоочевидное, что для получения высокого поста, не говоря уже о президентском кресле, кандидат должен быть очень богатым человеком или его должны поддерживать мощные финансовые круги. Люди нелегко расстаются с крупными суммами денег. И если они кого–то поддерживают, то ожидают от него какой–то выгоды, часто в обмен на поддержку в будущем. И когда люди это видят, в них нарастает цинизм, который разъедает отношения в стране и в обществе. В сегодняшней Великобритании люди чаще голосуют во время телевизионных реалити–шоу (скажем, за то чтобы возвести здание, способное стать конкурентом «Большому брату»), чем во время выборов — здесь я имею в виду всеобщие выборы правительства для всей страны, которое будет занимать свои посты на протяжении пяти лет, а не местные выборы, где процент участников обычно еще меньше. И затем, как это случалось не раз за несколько последних десятилетий, оказывается, что «победившая» партия пользуется поддержкой лишь трети избирателей, что заставляет задуматься обо всей системе в целом. Во многих других странах Европы происходят подобные вещи.

Мы все понимаем, что в каком–то смысле живем общей жизнью, но нам не совсем ясно, как это должно осуществляться.

Таким образом, на разных уровнях: от самого малого (брак) до самого масштабного (страна) — происходит одно и то же. Мы знаем, что должны жить вместе, но видим, что это отнюдь не так просто, как кажется. И на этих уровнях, большом и малом, но особенно это касается близких взаимоотношений, мы находим те же феномены, сопутствующие жизни человека: смех и слезы. Мы смеемся друг над другом, и мы ощущаем трагизм совместной жизни. Мм сами и наши взаимоотношения и забавны, и трагичны. Вот какие мы есть. Мы не можем, да и не хотим стать другими, хотя слишком часто все у нас не так хорошо, как нам хотелось бы.

* * *

И в основе наших взаимоотношений лежит сексуальность. Нет, я не говорю, что все наши отношения «сексуальны» в том смысле, что включают в себя эротическое поведение. Практически все общества ставят последние в особый контекст — такой как институт брака или его эквиваленты. Но когда люди вступают во взаимоотношения друг с другом, они это делают как мужчины и женщины. Мы помним об этом не только тогда, когда вступаем в особые (романтические, эротические и т.д.) отношения. И здесь снова мы ощущаем всем нутром, что мы существа, имеющие пол, но одновременно нам очень трудно быть такими существами. Сексуальность — это особенно яркий пример того парадокса, который я хочу продемонстрировать. Нам может показаться, что эта сфера не самое подходящее место для того, чтобы вслушиваться в отзвук уже упомянутого голоса. Но это лишь указывает на глубину нашего непонимания вещей.

Последние поколения на Западе потратили немало усилий, чтобы объяснить мальчикам и девочкам, что различия между ними сводятся к чистой биологии. Нам все время напоминают: избегайте тендерных стереотипов. Появляется все больше и больше профессий, с которыми — по крайней мере теоретически — одинаково хорошо могут справляться как мужчины, так и женщины. Однако и сегодня большинство родителей, независимо от своих убеждений, видят, что мальчики гораздо чаще предпочитают игрушечное оружие и машинки, а девочки — одевать или нянчить кукол. Причем не только дети упрямо стоят за «гендерные стереотипы». Маркетологи, создающие журналы для определенной целевой аудитории, успешно творят «мужские журналы», которые крайне редко покупают женщины, и «женские журналы», которые мужчинам неинтересно читать. И эти журналы становятся все более популярными даже в тех странах, где уже десятилетиями ведется пропаганда равенства полов. В большинстве же стран никто и не пытается доказывать, что мужчины и женщины одинаковы или взаимозаменяемы. Каждый знает, что между полами есть существенные отличия.