Настоящая фантастика 2017 - [27]

Часть своего «обеда» дед и Милка сразу отделяли и оставляли на камнях или лопушиных листьях, объясняя, что это «для полевика».

К закату стадо возвращалось в деревню, и Генка падал на кровать совершенно без сил. А дед, свежий и бодрый, еще что-то делал в своем огородике. Помощи он не просил, и внук был только рад этому.

По вечерам заниматься ему было нечем. Дед притащил откуда-то пачку белой бумаги и цветные палочки, а еще – толстые стопки сшитых желтоватых листов в плотных обертках, и предложил внуку «порисовать или почитать». Генка смотрел на листики и цветные палочки и не понимал, зачем дед над ним издевается. Как рисовать без планшетки? Как читать без говоридера?

Иногда по улице с воплями носились местные мальчишки.

– Пошел бы с парнями поиграл, друзей завел, – ворчал тогда дедушка, а Генка косился на него и опять ничего не отвечал.

Он молчал, потому что был воспитанным парнем, а как воспитанно отвечать на такое? Как завести новых приятелей, если родители отобрали айдружилку? И как играть с этими мальчишками, если ни у кого из них нет ни техники, ни гаджетов? Ну вот просто совсем нет! Генка разглядывал мальчишек из окна и не смог понять, что они делают: только носятся и орут чего-то. Похоже на геймерскую команду, только во взаправдашнем мире, решил Генка в конце концов, но как в такое играть – так и не понял и к мальчишкам не присоединился.

К тому же, глядя на них, Генка ощущал себя неловким, нескладным. Его деревенские сверстники были как на подбор – худые, загорелые и крепкие, как плетение на ремешке «умных часов». Генка глядел на них и сам себе казался неуклюжим и неповоротливым, хотя среди друзей он считался самым подвижным и ловким, даром что всех уделывал в «кинекте».

Да и тело у него после целого дня ходьбы ныло так, что шевелиться все равно не хотелось.

Генка так и не решил, хотелось бы ему подружиться с деревенскими ребятами или нет. Он тосковал по гаджетам и своим друзьям, переживал из-за стрелялок и ачивок, и даже поделиться своими печалями ему было не с кем. С дедом про такое не заговоришь, слишком уж хитро он глазом косит, будто того и ждет, когда внук примется жаловаться. А больше Генка ни с кем тут и не общался, если не считать Милки. Но она же малявка, на целый год и три месяца младше Генки.

Милка была белобрысая и загорелая, с вечно разбитыми коленками и яркими голубыми глазищами. Девчонка целыми днями ходила за коровьим стадом вместе с Генкой и дедом – говорила, что переживает за своего черно-белого теленочка: очень уж он шебутной, но притом крохотный и слабенький, как бы взрослые коровы его не обидели. Милка без конца рассказывала странные истории, а еще дергала цветы из земли и «плела веночки», то есть соединяла вместе много-много мертвых цветов, а потом зачем-то носила их на голове. Генка поначалу испугался, когда девчонка принялась рвать цветы, но дед ее не остановил, и сирена озеленатора не завыла, и вообще ничего не произошло.

Черно-белый теленок действительно был бестолковым и все норовил отбиться от стада. Но Генка подозревал, что Милка ходит за ними не из-за теленка, а от скуки и от любопытства. А что подозревал дед – никто не знал. Он только косил хитрым глазом и усмехался в седые усы.

* * *

Генка, слушая краем уха Милкин рассказ, дергал яркие зеленые травинки. Ему понравилось, что траву можно срывать и за это ничего не бывает. Что трава не заканчивается, ее еще много-много, сколько ни выдернешь, сколько коровы ни съедят – меньше как будто и не становится. Зеленые холмы с редкими деревцами раскидываются так далеко, что не видно конца, и запах над ними стоит свежий и горький, и кузнечики в траве стрекочут, и бабочки-шмели летают – самые настоящие, а не проекция! Просто так летают, на воле! А с другой стороны – лес, такой большой и густой, словно его никто не сажал, а он сам вырос давно-давно.

– Тогда пошел Иван искать свою стрелу и пришел в болото. А там сидит лягушка-квакушка, держит стрелу в роте. И говорит Ивану человеческим голосом…

Вообще-то Генка часто слышал от родителей похожие истории: как айженилка кому-то нашла хорошую пару далеко-далеко, так что этому кому-то пришлось тащиться в другой город, чтобы «сочетать свою судьбу» или как-то так. Генка тогда не очень прислушивался к разговорам родителей, а теперь – к щебету Милки. Она вечно рассказывала какие-то ужасы и называла их словом «сказки», и смотрела на Генку так, словно он должен был что-то от этого понять. Но на сей раз почти понял, о чем говорит Милка, и бросился прояснять ситуацию.

– И почему айженилка отправила его к лягушке?

– Кто направил? – Милка нахмурила выгоревшие бровки.

– Ну, эта… как ты ее назвала…

– Стрела!

– Ну пусть стрела. Почему она направила этого Ивана к лягушке? Она поломанная была?

– Кто поломанный?

– Да стрела эта! – начал сердиться Генка.

– Не поломанная она была, она нормальная была, ты дальше не дослушал! Это не лягушка никакая вовсе, а девица-красавица, которая просто превратилась в лягушку!

– А-а, – понимающе протянул Генка и успокоился. Как любой нормальный человек, он знал: если есть немодифицированную еду, то можно со временем превратиться в эту же еду. Девица-красавица наверняка объелась натуральных лягушачьих лапок, вот и случилось с ней то, что должно было. Так и Генка к концу месяца, наверное, станет картофелиной. Тогда родители будут знать, как отсылать ребенка в деревню.