— Нет, я… я думала…
— Сядь, Элли. — Я оторвал ее руки от себя. — По-моему, ты вполне в своем уме. Может, ты перегрелась? Успокойся, расслабься, докрути головой. Вот так. Тебе уже лучше? Тогда расскажи, что произошло.
— Джонни. Два Джонни. А потом снова один. — Она охнула. — ДРУГОЙ!
— Да? Элли, расскажи подробнее.
В глазах ее был ужас, когда она рассказывала мне свою историю.
— Я… я мыла его, когда услышала детский крик. Я подумала, что это на улице, но он как будто слышался из спальни… да, да, из спальни. Я завернула Джонни в полотенце — не могла же я оставить его в воде — и пошла посмотреть. И там, в колыбели своего мальчика, я увидела другого ребенка, голенького, уже мокрого. Он кричал и сучил ногами. Я была так удивлена, что… выронила своего ребенка. Я стояла над колыбелью, и он не мог упасть на пол. Но… Боб, он вообще не упал… он исчез… растворился в воздухе. Я инстинктивно попыталась схватить его, но ухватила только полотенце. Джонни исчез! Кажется, я потеряла на несколько секунд сознание. И когда очнулась, его не было.
— А другой мальчик?
— Он… он остался… мне кажется…
— Идем, посмотрим.
Оказавшись в спальне, я сказал:
— Ну что ж, здесь никого нет, кроме старого доброго Джонни.
Она стиснула мою руку.
— Он как две капли воды похож на Джонни.
Ребенок уже успокоился и что-то довольно бормотал.
— Он совсем такой же, — говорила Элли. — Но это не Джонни.
— Элли, у тебя просто галлюцинации. Это и неудивительно, ведь сейчас так жарко, а ты еще слишком слаба.
До этого мне еще не встречались такие случаи. Все это было весьма необычно, особенно для такой уравновешенной женщины, как Элли. Но голое мой прозвучал уверенно, убедительно, не хуже, чем у медицинских светил.
Однако она успокоилась не полностью, и мне пришлось достать сертификат новорожденного и сравнить отпечатки рук и ног Джонни и этого младенца в колыбели. После этого я напоил Элли кофе, прописал ей тоник и вернулся к своей работе.
Через неделю я совершенно забыл об этом случае. В этот год наша единственная дочь схватила пневмонию и умерла сразу после того, как ей исполнилось два года.
Джонни Хэйвиг рос очень умным, впечатлительным, но любил одиночество. Чем лучше он ходил и говорил, тем меньше проявлял склонности к общению. Он с большим удовольствием рисовал, лепил глиняных зверушек, пускал по реке кораблики. Элинор очень беспокоилась о нем, а Том был совершенно спокоен.
— Я был таким же, — говорил он. — Его ожидает ужасная юность, но, став взрослым, он будет вознагражден за это.
— Нужно внимательно смотреть за ним, — заявила Элинор. — Ты не знаешь, как часто он исчезает. О, это игра для него — прятки. Он прячется везде. Но когда-нибудь он найдет способ проникнуть через забор, и тогда… — Пальцы ее сжались. — Он может сбежать, Кризис наступил, когда Джонни исполнилось четыре года. Сначала он прекратил свои прятки, как бы поняв, что это беспокоит всех. Но затем однажды утром его не нашли в постели. Нигде не нашли. Полицейские, соседи, весь город искали его.
В полночь зазвонил звонок у двери. Элинор спала, приняв по моему настоянию снотворное. Том сидел за столом один и курия. Услышав звонок, он вскочил, повалив стул и уронив сигарету — пятно на ковре еще долго напоминало ему эту мучительную ночь, — и бросился к дверям.
На пороге стоял человек. Воротник пальто был поднят, широкие поля шляпы бросали тень на его лица. Но Тому было не до этого. Все его внимание было обращено на мальчика, которого человек держал за руку.
— Добрый вечер, сэр, — сказал приятный голос. — Не этого ли юного джентльмена вы разыскиваете?
И когда Том упал на колени перед сыном, схватил его, плача и пытаясь выговорить слова благодарности, человек исчез.
— Странно, — впоследствии говорил мне Том. — Ты знаешь, Эльм-стрит хорошо освещена. Даже бегом ее невозможно пересечь из конца в конец за минуту. Кроме того, заслышав топот ног бегущего человека, все собаки залаяли бы. Но когда я через минуту посмотрел на улицу, она была пуста.
Джонни ничего не сказал о том, где он был. Он извинился, обещал, что больше не будет, и пошел спать.
И действительно, больше он не убегал. Более того, его одиночество кончилось: он нашел себе друга, сына Данберов. Пит физически был лучше развит, чем Джонни, и далеко не дурак: сейчас он занимает довольно высокий пост в какой-то фирме. Но Джон, как он потребовал, чтобы его теперь называли, верховодил во всем. Они играли в игры Джона, ходили на его любимые места на реке, а позже — в лес Моргана.
Мать Пита вздыхала в моем пропахшем лекарствами кабинете: «Мне кажется, Джон гораздо более мечтателен и впечатлителен, чем Пит. Весь мир для него полон контрастов. Это тревожит меня».
Шел уже второй год после его исчезновения, и я видел мальчика всего раза два во время обычных осмотров. Поэтому я был удивлен, когда Элинор позвонила мне и попросила встретиться, чтобы обсудить кое-что.
— Ты же знаешь, наш Том — истинный янки, — со смешком сказала она. — Он не разрешает мне обсуждать с врачом социальные проблемы, касающиеся нашего сына. — Смех ее был каким-то тревожным.
Я откинулся на спинку своего скрипучего кресла, сплел пальцы и спросил:
