Настало время офигительных историй - [3]

Шрифт
Интервал

А когда градус абсурда приблизился к критической отметке, откуда-то сверху грянул марш «Прощание славянки».

У меня было такое чувство, словно я иду на войну убивать немцев. И назад я не вернусь, поэтому на меня так смотрят. Было бы еще более аутентично, если бы кто-нибудь помахал платочком вслед.

Потом я узнала, что «Славянку» включают каждое утро – это был сигнал к построению перед утренней поверкой. А начало поверки идеально совпадало с нашей дорогой до школы.

С тех пор, когда я слышу «Славянку», мне кажется, что я куда-то опаздываю.

Глава 6. Уроки вежливости

В мой первый рабочий день я возненавидела простое вежливое «Здравствуйте» из-за того, что сказала его раз пятьдесят.

Директор запретил мне закрывать дверь в свой кабинет. Камеры наблюдения были в коридоре, а в кабинетах – нет, и открытая дверь должна была стать гарантом моей безопасности.

А по-настоящему это привело к тому, что с самого прихода учеников из отрядов в школу и до конца учебного дня кто-нибудь постоянно заглядывал ко мне и говорил разными голосами: «Здравствуйте!»

Бритая голова заглядывала, говорила «Здравствуйте!» и исчезала. И я неизменно отвечала «Здравствуйте!», потому что одно из самых главных правил работы в школе – будь вежлив. Как ты поставишь себя, так будут относиться к тебе. Поэтому только «Здравствуйте», никаких тебе «Привет» или «Вечер в хату».

Кое-кто из зэков проявлял чудеса догадливости и спрашивал: «А вы новая учительница?» Да, говорю, именно так. «А что ведёте?» Что ж, давай сыграем с тобой в игру: ты заходишь в кабинет, здесь прямо тебе в лоб смотрит большой портрет Льва Толстого, а вон на той стене висит огромный стенд про русских писателей. Кто я, дети? Правильно, учитель физкультуры. Именно так отвечать мне было нельзя, поэтому я раз за разом представлялась.

В первый день у меня была сплошная литература. Три десятых класса, и у каждого Островский. Еще один девятый, а у них Байрон. Вот тут я при подготовке у занятиям вообще впала в ступор. Какой ещё нафиг Байрон? В девятом классе обычно здесь учатся те, кто в нормальной школе успел закончить класса три-четыре, а я им сразу Байрона, без свеч и прелюдий, без элементарной теории о романтизме и «Озёрной школы»! Надо было придумать, как его подать, я на это потратила весь вечер.

В девятом классе ко мне на урок пришли двое. Или трое. Но двоих я помню точно: вредный парень, которого звали Матвей, и лысый дедушка лет сорока по имени Николай. Увидев последнего, я очень испугалась: Николай походил лицом на состарившегося Чикатило, с такой же робкой зловещей улыбкой, только без очков.

Ещё одно правило: никогда не спрашивать, за что сидит зэк. Типа того, что это не моё дело. Пока я рассказывала о злоключениях Джорджа Гордона Байрона, я только и думала, сколько невинных девиц задушил Николай и пополню ли я его список охотничьих трофеев, если ему станет неинтересно. Матвей полуспал-полугрустил, Николай раза два что-то у меня переспросил. К концу урока в класс заглянула историчка.

– Ну как? – спросила Алевтина Макаровна у учеников. Она, как выяснилось, была у них кем-то вроде классного руководителя.

– Нормально, – сказал Николай, – сразу видно: умный учитель. Сработаемся.

Мне стало немного легче. А после уроков я узнала, что Николай мотает долгий-предолгий срок за сбыт наркотиков.

«Ну, слава богу, – подумала я, – какой, в сущности, милый ученик!»

Глава 7. Куда уехал цирк

На уроки обучающихся часто приводили с опозданием. За всё время моей работы в школе начальство несколько раз меняло расписание звонков, но конвоиры всё время умудрялись косячить и приводили зэков поздно, как будто мстили всем российским школам в нашем лице.

Из наших окон было видно, как к трёхэтажному зданию идёт большая чёрно-серая туча фуфаек. На первом этаже было ПТУ, а на втором и третьем – наша школа, но хитрые и ленивые зэки моментально рассасывались так, словно никто и не приходил. Кто-то дружил с завхозом, отмечавшим присутствующих. Кто-то просто отлынивал, но большинство отсутствовало по уважительной причине.

Дано: в классе семнадцать учеников. Из них трое на какой-нибудь работе по заданию начальника промзоны, двое находятся в строгих условиях содержания, то есть в СУСе, и учатся «на расстоянии», один выполняет спецзаказ начальства на «швейке», один за выходные загремел в штрафной изолятор, ещё один у врача, ещё ученик – на индивидуальном обучении: берёт задания по предметам раз в неделю и делает их в отряде. Сколько там остаётся? Следите за руками. Ещё у одного сегодня суд, и он не может прийти. Ещё негритёнок на «свиданке» с родственниками, другого почему-то не вывел из отряда конвоир. Не сбились? Один из негритят сегодня не пришёл, так как он активист, музыкант и артист и готовит что-то в местном клубе; в конце концов, всегда есть тот, кого я звала «Сусанин»: посмотрел расписание на четверг, хотя сегодня среда, зашёл в кабинет географии и отсидел там урок, не почувствовав никакой разницы в темах и в классе. Ну и всё, что остальное, может быть, если звёзды сойдутся, придёт на моё занятие. Хочешь – с бубном пляши, хочешь – ругайся, но вот тебе три калеки, учи их как родных, и дело сделано.


Рекомендуем почитать
Конец века в Бухаресте

Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.


Капля в океане

Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.


Горы высокие...

В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.


Вблизи Софии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Его Америка

Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.


Красный стакан

Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.