Наследство разоренных - [6]

— Прекрасно кормите, сэр, очень вкусно, — хвалит дама из Бангладеш, приехавшая в гости к сыну-студенту. — Но названия я бы все сменила. Какие-то бессмысленные на самом деле…

Бижу смотрит, как ведут себя коллеги, учится, так же помахивает колбасками, но сникает, когда после работы все направляются к дамам-доминиканкам на Вашингтон-хайтс. Всего тридцать пять баксов!

Он маскирует свое смущение деланым отвращением:

— Фу, да они все грязнули! Сучки вонючие! Дешевки! Вот подхватите что-нибудь… — Звучат его доводы неубедительно, все только смеются. — Черные, некрасивые… Хубши! Меня от них тошнит.

— Мне сейчас, знаешь, все равно, мне хоть с собакой, — ржет Роми, как лошадь, и гавкает: — Р-р-р-гав!

Все веселятся.

Они молодые, здоровые мужчины. Он еще ребенок. Ему девятнадцать, но выглядит и ощущает себя он гораздо младше.

— Слишком жарко, — оправдывается он в следующий раз.

Потом:

— Слишком устал.

Время года меняется:

— Слишком холодно.

В глубине души он даже обрадовался, когда управляющий получил предписание проверить «зеленые карты» персонала.

— Ничего не поделаешь, ребята, — оправдывается он перед своим штатом, розовый от смущения. Неплохой парень. Зовут его Франк — просто смех. Франк торгует франкфуртерами. — Просто тихо испаритесь, да и все…

Что ж, они испарились.

Глава четвертая

Ангрези кхана.

Повар представляет себе ветчинный рулет, извлеченный из здоровенной консервной банки и разрезанный для дальнейшей тепловой обработки. Суфле тунца, кондитерский пирог хари. Конечно, раз сын готовит английскую пишу, положение его выше, чем у простого индийского повара.

Полиция почему-то заинтересовалась первым письмом, принялась за остальные. Что ищут? Контрабанда? Торговля оружием? Или как самим смыться в Америку?

В письмах Бижу менялось лишь название места работы. Но это повторение внушало какое-то спокойствие, дышало уютом.

— Прекрасное место, — сообщал он знакомым. — Еще лучше, чем раньше.

Он представлял себе диван, телевизор, счет в банке. Он переедет к сыну, у него появится невестка, которая будет подавать ему пищу и разминать ступни, и внуки, много внуков, чтобы хлопать по пухлым попкам.

Время заснуло в доме у подножия гор, поросло мхом и папоротниками. Каждое письмо — шажок к будущему.

Он обдумывал каждое слово, сочиняя ответы сыну, чтобы тот не потерял уважения к необразованному отцу.

«Экономь, откладывай деньги. Не раздавай их взаймы. В мире много обманщиков, не знакомься с кем попало. Не забывай о еде, кушай как следует. Отдыхай, береги здоровье. Если что сделать задумаешь, с Нанду посоветуйся».

Нанду — односельчанин, тоже уехавший в Нью-Йорк.

*

Как-то они получили письмо с купоном на бесплатный надувной глобус «Нэшнл джиографик». Саи заполнила все строчки и клеточки, отправила купон на какой-то почтовый ящик в Омахе. Много времени прошло, они уж и думать забыли об этом купоне, как вдруг обещанный глобус прибыл вместе с поздравительным сертификатом, восхваляющим тягу к знаниям, к новым горизонтам, к открытиям. Они надули глобус, прикрепили его к оси винтами — все это они нашли в посылке. Пустыни, горы, равнины, снега полюсов… Саи показала повару Нью-Йорк, где теперь жил его сын, объяснила, почему в Нью-Йорке ночь, когда в Индии день, как сестра Алиса объясняла им в монастыре Святого Августина с помощью апельсина и фонарика. Повар подивился, что день сначала приходит в Индию, а только потом в Америку. С остальным дело обстояло как раз наоборот.

*

На полу — письма, тряпки, одежда. Матрас перевернут, подстеленные под него газеты разбросаны.

Полиция обнажила его бедность и неухоженность, этот обыск показал, что нет у него достоинства, нет лица, нет почвы под ногами.

Прикрывшись зонтами — один цветастый розовый, остальные черные, — полицейские смешались с ночными тенями.

Опустившись на колени, повар нашаривал заводную головку от часов — не нашел.

— Что ж, это их работа, — вздохнул повар. — Откуда ж им знать, что я не виноват. Чаще всего слуги воруют.

*

Саи смущенно замерла в дверях. Редко она появлялась в хижине повара, и оба они чувствовали себя при этом как рыбы на сковородке. Близость их казалась неестественной, отношения не отличались глубиной. Да и как могло быть иначе, ведь общение их касалось лишь нескольких тем. Ее разговорный язык — английский, повар же знал лишь хинди. Все, что требовало более глубокого знания языка, оставалось вне крута их контактов. Но сморщенная физиономия старика внушала ей жалость и симпатию, а следя за его бойкой перепалкой с торговцами на рынке, она даже ощущала какую-то гордость за свое право общаться с таким сложным существом, называющим ее Бебиджи и Саи-беби.

Впервые она увидела повара, когда ее привезли из монастыря Святого Августина в Дехрадуне. Девять лет прошло с той поры. Такси подъехало к табличке, на которой в лунном свете можно было разобрать надпись «Чо-Ойю», название дома. Она стояла возле такси, рядом с ней — жестяной сундучок с надписью «мисс С. Мистри, монастырь Св. Августина». Водитель принялся колотить в запертые ворота.

— Ои, кои хаи? Хансама? Ут, кои хаи? Ут, Хансама?

Вдали призрачно светилась Канченджанга, светлели стволы, чернели листья деревьев, к дому вела тропа.