Наследство Крэгхолда - [48]

Завтра.

Бостон.

И перспектива стать наследницей.

Она не хотела думать ни о Крэгхолде, ни о троих мертвых людях, которые, вероятно, были заколдованы с самого начала.

Ведьмины пещеры. Энн вздрогнула: какое ужасное это слово — «ведьмы»!

Такое нечеловеческое и бесчеловечное.

А в это время в гостинице с лица Картрета, стоявшего за регистрационной стойкой, сошла дежурная вежливая улыбка. Как только он услышал шум отъезжающего такси, взгляд его стал задумчивым. Он казался, как никогда, загадочным и странным в свете электрических ламп в холле.

Чересчур странным для управляющего гостиницей.

По пути на железнодорожную станцию Энн Фэннер погрузилась в мир своих мыслей и ожиданий. Машина катилась по дороге в лунном свете на исходе октября, и Энн подумала, что, в конце концов (если к тому же учесть перспективы), она — счастливая юная леди, наделенная красотой, умом, молодостью и, что очень возможно, состоянием. Будущее казалось таким многообещающим…

Но Крэгхолд-Хаус — не важно, что там произошло, — навсегда останется в ее памяти. Или в ночных кошмарах.

Той же самой ночью, сидя за столом с немигающей свечой по левую руку, Картрет снова читал в своей мрачной комнате — это была его святая святых. Его худощавое тело было неподвижным. Прямо держа голову, он внимательно водил глазами по строчкам книги. Она была закреплена на подставке, которую он поставил перед собой на грубый дощатый стол. И вновь за дверью послышались прыгающие шаги, и, как всегда, раздался тихий беспечный стук в его дверь.

— Кто там? — спросил Картрет.

— Час настал, и все в порядке.

— Хорошо. Я готов.

После многозначительной паузы из-за двери возвестили:

— Призрак идет. Вдоль озера. Чтоб забрать невинную душу…

— Да, я знаю.

За дверью раздался сдавленный неестественный смешок:

— Должно ль нам, сможем ли мы объединиться с тенью?

— Ступай спать, друг мой. Ты же знаешь, я все улажу.

— Очень хорошо. Спокойной ночи, друг мой.

— Спокойной ночи, — ответил Картрет.

Через несколько секунд в коридоре вновь послышались шаги — они удалились, — и стало тихо. Картрет задул свечу.

Комната погрузилась во мрак.

Однако на этот раз звука закрывающегося ящика в углу не последовало. Открылась дверь в комнату, и темноту мгновенно прорезала желтоватая полоска света. Дверь снова закрылась. Кто-то или что-то вышло из комнаты.

Но это невозможно было видеть невооруженным глазом.

Обычному мужчине. Или женщине.

Или ученому, привыкшему считать, что всякая материя имеет вес, размер, плотность. И реально существует.

Тишина царила в темных покоях Крэгхолд-Хаус. За зубчатыми стенами гостиницы ночной ветер тихо шуршал по земле и овевал кипарисы, дубы и вязы, росшие вокруг замка.

Пробили большие напольные часы в холле.

Три одиноких удара.

Три часа.

В Крэгмуре.

Пастор Подии беспокойно ворочался на своей огромной, отделанной медью кровати. Из окон его спальни открывался великолепный вид на озеро Крэгхолд. Ему никак не удавалось уснуть. Пастор был человеком одиноким — ведь он никогда не был женат, — и ему не с кем поделиться своими переживаниями. Неудача, постигшая его братство с преданием Хильды прекрасной и истинной смерти во имя Люцифера, не давала ему покоя всю неделю. Ох уж эти чужаки из больших городов, вечно вмешивающиеся в чужие дела! Эти дурацкие судьи! Подобные мысли не давали ему сейчас покоя…

Высокий худощавый человек застонал в полусне и открыл глаза. Взгляд его упал на окно; охваченный каким-то странным чувством, он внезапно сел на кровати. За окном уже опустилась ночь, и в комнате было темно. Он ясно помнил, что, ложась спать, опустил штору, однако теперь… Он потер свои влажные сверкающие глаза и вновь посмотрел на окно.

Штора была закатана вверх.

Окно тоже было открыто.

Комната наполнилась свежим ночным воздухом, проникавшим в каждую клеточку его тела. Пастор плотнее запахнул ночную рубашку и почесался. Его черная борода даже ощетинилась от досады. Тихо бормоча проклятия и моргая, чтобы окончательно проснуться, он поднялся с постели и неохотно пошел к окну.

Наверное, уже очень поздно — ведь он отправился спать после полуночи, так что теперь, должно быть, поздняя ночь или раннее утро.

Как только пастор Подни подошел к окну, из-за облаков, словно поджидая его, вышла лупа.

Спальня наполнилась лунным светом с причудливыми и фантастическими проблесками серебристого цвета, похожим на свечение при радиации.

Пастор снова заморгал.

Затем глаза его открылись, но сердце замерло.

Страшное ощущение парализовало сознание.

Он медленно попятился назад, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Для человека, служившего дьяволу, силам тьмы и прочей нечисти, его реакция была странной, даже парадоксальной: высунув язык, он яростно заморгал своими огромными глазами гипнотизера.

За окном прямо перед ним, размахивая черными изогнутыми зубчатыми крыльями, парила огромная черная тень — нечто безобразное и отвратительное, — и пронзительный взгляд ее горящих красных глаз проникал в самую душу пастора Подни.

Летучая мышь. Ночная тварь. Поганая, отвратительная тварь — просто сам дьявол.

Внезапно пастор Подни пал на колени, сложив руки в безумной мольбе, дрожа всем телом и стараясь что-то произнести.