Наследство - [25]
Спустя год она успокоилась, возобновила занятия. Ее простили и предлагали ей место при кафедре, но она отказалась, поступила куда-то служить, потом оставила это дело и последние десять лет жила уже только переводами и редактурами переводов, порою сносно обеспечивая себя и сына, а какое-то время и мужа, которому все не удавалось разбогатеть.
— А вы часто видитесь теперь с Львом Владимировичем? — снова с некоторым напряжением спросила она. Он сделал над собою усилие, чтоб ответить легко:
— Да, до недавнего времени виделись часто…
— У вас с ним были какие-нибудь общие дела?
— Вроде бы сперва намечались какие-то общие дела, но потом отпали… Мы хотели писать с ним вместе книгу, потом переводили кое-что вместе… Но сейчас-то все как-то прекратилось. Мы с ним видимся у общих знакомых… У Мелика, у Ольги Веселовой, — пояснил он.
— Да? — сказала она, и что-то мелькнуло в ее лице. — А вы с ним тоже близки? — хмуро, как ему показалось, спросила она.
— С кем, с Медиком? Вы как-то странно спросили об этом…
— А он не опасный человек, вы уверены в этом? — продолжала она, по-мужски собирая вертикальные складки на лбу с низкой косою челкой. — Хоть все мы грешны, конечно, — поспешно прибавила она, поднеся правую руку к груди, почти к самому горлу, и Вирхов лишь спустя мгновение понял, что она перекрестилась, быстро и мелко. — Я очень беспокоюсь за Льва Владимировича. — Голос ее дрогнул.
— А что, собственно, за него беспокоиться? — легкомысленно удивился он.
Она посмотрела почти гневно:
— То, что он, в сущности, слабый человек! — воскликну ла она. — Он любит изображать себя сильным, эдаким скептиком и… даже циником, и многие на это покупаются. Но ведь это — легенда! Легенда, которую я сама создала и распространению которой среди наших знакомых немало способствовала! — Она снова, как в разговоре о матери, замерла на секунду, колеблясь, стоит ли продолжать, но снова, как и тогда, отступление показалось ей недостойным. — Я ведь все это время была для него некой искусственной почкой, — сказала она. — Для всех он был хозяин дома, острый ум, прогрессист, честный человек… но я-то знаю, чего все это стоило! Каких сил мне стоило порой удержать его от каких-то поступков, привить ему хотя бы элементы порядочности!.. Не интеллигентской порядочности, — это он и без меня, пройдя лагеря, знал прекрасно, — а обычной человеческой порядочности: не рвать у других из-под носа работу, не заваливать чужие заявки, если этот человек тебе неприятен, не отшвыривать старушек…
Вирхов попытался нарисовать себе, какова могла быть ее жизнь со Львом Владимировичем.
Сам он познакомился со Львом Владимировичем лет двенадцать назад, в гостях у дальних своих родственников. Тогда Лев Владимирович только недавно вышел из лагеря, и Вирхов смотрел на него во все глаза, но был еще восемнадцатилетним мальчишкой и, конечно, не представлял никакого интереса для взрослого. Второй раз, года три назад, они встретились случайно, в автобусе. Лев Владимирович, узнав его, неожиданно обрадовался и стал расспрашивать, обращаясь уже на вы, как он живет, что произошло с тех пор, на кого он выучился, доволен или нет, и так далее. Рассказал и о себе — о жене, с которой разошелся, не прожив и трех лет; был откровенен, жаловался, что любит ее, но не может жить вместе. В самоуничижении он дошел даже до того, что спрашивал у Вирхова совета, как ему поступить, и наконец предложил зайти куда-нибудь и выпить. С этого времени они подружились.
Но это продолжалось недолго. Лев Владимирович скоро ввел его к упомянутым Медику и Ольге, и отношения их изменились, потому что у Мелика и Ольги на Льва Владимировича никто уже не смотрел почтительно, он, хоть и был старше всех, был им ровня, и они могли свободно подтравливать его, не спускали ему шуток и сами думали, что знают не меньше его о жизни. Вирхов, сойдясь с ними, незаметно вынужден был перейти на их уровень, а Лев Владимирович легко принял эту перемену и согласился с нею, не попытавшись обидеться или сопротивляться, чем Вирхов был даже задет.
Впрочем, смысл такой легкости был ясен.
Лев Владимирович в это время, вдруг, внезапно, не обнаруживая к этому прежде, казалось, чрезмерных пристрастий, словно сбесился, помешался на женщинах, стал чудовищным, неприличным бабником. Вирхов и раньше, гуляя со Львом Владимировичем, замечал, что тот посматривает на девочек и оборачивается им вслед, но не придавал этому значения, приписывая это скорее даже стариковской манере. У Мелика и Ольги, однако, Льва Владимировича знали лучше, и в первый же вечер Вирхов услышал, правда, еще лишь намеки (при постороннем были сдержанны), но приблизительно понял, в чем соль, и только не хотел верить, что дело обстоит так
