Наследство - [156]

— Ах, творчество, ах, экстаз! — иронически взмахнула она руками. — Это душевность, мой друг, это душевность. Это — «для тебя», это надо отдать, избавиться от этого.

И вот ты отдал, и радуешься, и вот тогда, как по странной просьбе, они сами дадут тебе, чтоб было что отдать. Мы ведь не можем сидеть тихо, не распинаясь, не со-распина-ясь, и не хотим. Вот они и дают, и смотрят — ждут ответа. Они сами разберутся, только нужно им не мешать.

Он продолжал настаивать, что это не такое простое дело — сочинительство и что он жертвует ради этого многим и готов на бедность и даже на преследования.

— Не «бедность», — наставительно сказала она, — а быть «сором для мира», не получить никогда благополучия. И всегда быть в этом положении, всегда, ты слышишь? — каждую минуту, а не конкретно пострадать! Помни, первый дар — этот, а второй на лестнице девяти даров — дар силы, соответствующий блаженству алчущего правды!

— Нет, от этого я все же не отступлюсь, — заупрямился он. — Напишу и издам за границей.

— Ох, какой же ты еще молодой! — ласково улыбнулась она. — Как тебя еще нужно долго учить. Напишу, издам, — передразнила она. — Хочешь испортить жизнь… и себе… и мне? Дело ведь не в том, что посадят, посидеть в лагере даже бывает полезно. Плохо то, что это страдание тоже может остаться лишь внешним, обернется душевностью.

— А я и сидеть не буду, — легкомысленно засмеялся он. — Я успею смотаться.

— Господи, что ты говоришь!

— Конечно! Теперь же евреев отпускают. Женюсь на еврейке и уеду. «На историческую родину» жены. Мне тут вчера как раз одна старая приятельница предлагала…

Он не успел рассказать, что предлагала ему его старая приятельница, и оторопело замолчал, увидев, как смертельно побледнело Танино лицо.

— Что?! Что?! — дико закричала она, вскакивая и отбегая к двери. Слезы хлынули у нее из глаз.

Вирхов ничего не мог понять и ошалело разводил руками.

— Уходите! — закричала она.

— Таня, я не понимаю, что произошло…

— Уходите немедленно!

Он попытался приблизиться, надеясь обнять ее и успокоить, но она отбежала дальше в коридорчик, к дверям своей комнаты.

— Таня, это недоразумение, — внушал он.

Она не ответила, лишь зарыдала в голос, сжимая себе лицо руками.

Это внушило ему некоторую надежду унять ее, и он направился было к ней, но в эту минуту на лестничной площадке раздались голоса, во входной двери щелкнул замок, и на пороге появилась свежая после прогулки, модно одетая, сразу же любезно улыбнувшаяся Танина мама, за нею отчим и хорошенький мальчик с кошачьей мордочкой.

Любезная улыбка сбежала с лица Таниной матушки, не без надменности она спросила:

— Таня, что здесь происходит?

— Ничего, ничего, Николай Владимирович сейчас уйдет, — сказала Таня, не пряча слез.

Боком, мимо растерянно (или сочувственно?) кивнувшего ему Михаила Михайловича, Вирхов выскочил из квартиры.

XXVIII СВЕРШИЛОСЬ!

Мелик не видел названого Таниного брата, Сергея Лето-рослева, с сорок восьмого года и теперь, глядя на него, с болью думал о том, как потрепала того жизнь: виски у него были уже совсем седые, половины зубов недоставало и шалые цыганские глаза окружены были сеткой морщин. Правда, он еще сохранил привычку прыгать при разговоре вокруг собеседника, ужасно топоча своими огромными ножищами, но тяжело пыхтел, и на столе, заваленном ненужными, никуда не пошедшими рукописями, Мелик заметил у него валидол.

— Я случайно узнал от Тани, — сказал ему Мелик, — что вы сидите без работы. А у нас, в Комитете стандартов, сейчас как раз есть потребность в знающем, толковом математике. Если вы хотите, я мог бы попытаться вас устроить туда. Речь идет о внедрении кибернетики, вычислительной техники. Начальник нашей лаборатории, Петровский, отличный малый. Я уверен, что вы с ним сработаетесь.

— Не думаю, — отчеканил Леторослев. — Ваш Петровский — мальчишка, если не вообще шарлатан! Купить вычислительную машину и не знать, что с ней делать, так?! Истратить деньги, надавать векселей, так?!

— Что вы, он вовсе не таков, — начал урезонивать его Мелик. — Он очень рассудительный и трезвый человек. Я его хорошо знаю. Я говорил ему о вас. Он обещал предоставить вам полную свободу действий. Вы сколотите себе какую-нибудь небольшую группку, — стал подбираться Мелик к нужному вопросу, — у Петровского есть штатные единицы… Пригласите кого захотите из ваших прежних сотрудников. Помнится, Таня рассказывала про вашего одного приятеля… забыл фамилию… бывший десантник, кажется…

Леторослев подскочил не меньше чем на метр, бросился в одну сторону, в другую, и наконец, выбрав позицию у двери (верно, чтоб обеспечить себе тыл), закричал оттуда:

— Ах, вот оно что! Вот оно что! Вас подослал Понсов! Так-так. Ну да, вы ведь дружите со Львом Владимировичем! Так вот. Передайте вашим друзьям, что я в их махинациях участия не принимаю! Я не специалист по девочкам! Я математик!

— Зачем вы так, — примирительно сказал Мелик. — Они ничего ребята… Лев Владимирович, по крайней мере, — поправился он.

— Да, да. Конечно, ничего, — вдруг откликнулся Леторослев. — Очень ничего. Хотите, я вам прочту стишок?

Жили-были два соседа, — не дожидаясь согласия, увлеченно задекламировал он, —