Наследство Каменного короля - [120]

- Уж увольте, - пробормотал он, откашлявшись, - извини, конечно, но твоя герцогская крыша немного протекает… Я уже всё понял про тебя: ты действительно сын своего отца, сиятельный граф и всё такое. Или герцог? – я, право слово, уже запутался… Но я-то? Как ты себе это представляешь? Лорд Гуго? Чушь. Знаешь ли, у меня и фамилии даже нет. Гербер рассказывал, что меня на улице подобрали, завернутого в тряпки.

К Гуго, однако, невозможно было относиться серьёзно. Спустя всего пару минут он, хохоча над своими мыслями, дёрнул своего друга за рукав.

- Хотя нет, знаешь ли… - давясь от смеха, пробурчал он, - давай, я согласен. Сделаю предложение леди Айрис Гленгорм. Очень даже ничего цыпочка. Представляю, какие глаза будут у его высочества герцога Ллевеллина…

Эдмунд ещё раз мысленно усмехнулся. Делать нечего, но Гуго, по всей видимости, никогда не научится должному почтению к власть предержащим. Пока не поймёт это на собственной шкуре. На самого Эдмунда лекции Ирмио на эту тему, прочитанные в то время, пока он больной лежал в постели, произвели несколько тяжёлое впечатление.

Сама манера Ирмио говорить сильно отличалась от Миртеновской. Если маг Огня был человеком решительным и импульсивным, склонным к принятию быстрых решений, то его собрат больше напоминал каменную скалу: спокойный и рассудительный, с медленной и исключительно правильно поставленной речью. Ростом на полголовы ниже Эдмунда, с непроницаемым выражением лица, совершенно неопределённого возраста, как, впрочем, и Миртен - внешне магу Воды вполне можно было дать лет пятьдесят, но кожа его оставалась гладкой и молодой - такой, какая бывает у семнадцатилетних юношей. И если с Миртеном можно было хотя бы иногда поспорить - тот отличался живостью ума и суждений, то перед Ирмио юноша непроизвольно вытягивался в струнку: маг говорил плавно и тоном, не допускавшим возражений; каждое его слово ложилось в голову Эдмунда, как очередной кирпич в каменную кладку.

Эорлинов много, но лишь некоторые из них именуются Первородными.

Первородный – почти бог, говорил Ирмио. Бог на земле.

Первородный не может быть судим ни за какое преступление, кроме измены королю и своим собратьям, да и то – судить его могут только Первородные. Если пожелают, но это происходит чрезвычайно редко. Первородный может безнаказанно убить любого человека, кроме равного себе. Первородный не может быть приведён к присяге, ибо то, что говорит Первородный, изначально является истиной. Если Первородный говорит, что солнце зелёного цвета – значит, зелёного, а с глазами плохо у тебя, а не у него. Первородный может отказаться от подчинения королю, если сочтёт, что король поступил неправильно. В каждом Первородном течёт кровь древних богов, отцов народов и основателей королевства, хранителей равновесия и защитников устоев, и именно поэтому любое преступление против Первородного – это ещё и преступление против основ государства. А является ли какое-то действие преступлением или нет – это может решать только сам Первородный.

Всё это Эдмунд зазубрил, как урок, однако ощущения того, что сказанное имеет к нему непосредственное отношение, у него не появилось. Наверное, подумал он тогда, ещё появится, когда он перестанет есть из чужой миски и ночевать в чужих домах. И, наверное, появится наверняка, когда он найдёт Бремя Власти. Бремя.

Речь об этой штуковине зашла случайно, когда, расспрашивая Миртена и Гуго о новостях, он внезапно вспомнил про странную карту, найденную в доме Финна – в том же небольшом ларце, в котором хранилось письмо лекаря, рассказывавшее о событиях пятнадцатилетней давности. Миртен отрицательно покачал головой – он не знал, о чём речь.

Эд быстро сбегал в свои комнаты, чтобы показать собравшимся этот клочок пергамента, который он с того времени всегда носил с собой. Покидая Хартворд, он поместил карту в миниатюрный берестяной футляр и повесил на шею – увы, это не помогло сберечь ценную вещицу. Широкий наконечник копья, войдя в грудь Эдмунда, порвал и смял карту, залив её кровью. Хорошо ещё, Ирмио не выкинул футляр после того, как находившегося в беспамятстве молодого человека доставили в Драмланриг. Он просто небрежно швырнул пергамент на стол вместе с другими мелочами, которые нашлись в карманах, впоследствии поинтересовавшись только происхождением большого кольца с зелёным камнем – того самого, что Эд получил в подарок от Урк’шахха.

Когда Эдмунд пришёл в себя, пергамент восстановили – настолько, насколько это оказалось возможным. Увы, кровь и вода сделали своё дело, а оторвавшаяся часть карты, по всей видимости, осталась валяться в траве возле замка Грейнсторм, но, тем не менее, большую часть надписей из сохранившихся всё же можно было разобрать.

Пергамент бережно расселили на столе в герцогском кабинете, осветив двумя свечами в тяжёлых бронзовых канделябрах. Ни герцог Ллевеллин, ни, понятное дело, Лотар ничего не смогли сказать об изображённых на карте землях, но Миртен с Ирмио, переглянувшись, согласно покачали головами. Эдмунд однозначно прав, заявили они. Это – карта той части Корнваллиса, что сто лет назад оказалась за Валом. Карта редкая и, вполне возможно, существующая сейчас только в одном экземпляре, и оба мага, по их признанию, видели её впервые.