Наследство из преисподней - [93]

– Кого там нелегкая принесла? Если из ЖЭКа по поводу квартплаты, то пошли все на хрен. Я уже сказал, что как только получу пенсию, так сразу и заплачу.

– Иван Игнатьевич, не ругайтесь. Открывайте, я свой.

– Все свои давно уже на погосте, – ворчливо заметил хозяин квартиры. – Ты кто?

– Вы Войцеховских еще не забыли? Я их сын.

– Постой, постой… Славка!?

– Ну, а кто же еще.

– Ах ты, башибузук…

Брякнула цепочка, загремел засов и на пороге появился седой невысокий старичок, похожий на гнома.

Подслеповато щурясь, он некоторое время вглядывался мне в лицо, затем с удовлетворением кивнул и сказал – наверное, самому себе:

– Узнаю. Точно он. Только сильно повзрослел. А глаза остались прежние – шальные.

– Иван Игнатьевич, вы еще долго будете держать меня под дверью?

– Заходи, хлопчик, заходи. Дай я тебя расцелую. Как давно мы не виделись…

Мы обнялись. Дед даже прослезился. Если честно, я тоже размяк. С Иваном Игнатьевичем были связаны мои самые яркие детские воспоминания.

Он работал гримером в театре. И жил по соседству. В какой-то период моей юной жизни я пристрастился к разным зрелищам. Дело в том, что в театре шли не только постановки местных артистов, но и приезжих, даже из Москвы и Киева.

Однако чаще всего театральную сцену предоставляли под более массовые мероприятия – такие, как выступления разных ансамблей, рок-групп и прочих представителей зарождающейся поп-культуры.

Вот тут-то и приходил на помощь Иван Игнатьевич, доставая дефицитные билеты левыми, обходными, путями.

А когда это не удавалось, – все-таки он не был настолько большой шишкой в театре, которому могли позволить такие привилегии – Иван Игнатьевич втихомолку пускал нас, пацанов, за кулисы, и мы наслаждались зрелищем, так сказать, изнутри, что было весьма интересно и поучительно.

– Я тут кое-что принес… – показал я Ивану Игнатьевичу пластиковый пакет со снедью и выпивкой. – Надо бы отметить нашу встречу.

Я был голоден, как волк, а потому, едва въехав в город, первым делом зашел в гастроном, и отоварился продуктами и спиртным.

– Тогда пойдем на кухню.

Квартирка у него была не ахти какая – двухкомнатная, малогабаритная. И мебель, и ковры помнили лучшие времена, и тем не менее, все блистало идеальной чистотой. Казалось, что в комнатах нет ни пылинки. Точно такой же порядок был и на кухне.

Иван Игнатьевич быстро накрыл на стол, и мы выпили по рюмашке коньяка. Я плюнул на правила дорожного движения, решив, что мне все равно нельзя попадаться гаишникам в руки; а если они, в конце концов, меня выловят, то хуже все равно не будет. К тому же, и прав на вождение автомобиля у меня не было.

– Ты, я вижу, разбогател, хлопчик, – окинув стол хозяйским глазом, сказал Иван Игнатьевич, когда мы приняли на грудь по второй рюмашке.

Мне показалось, что он сказал это с осуждением. Поэтому я поторопился ответить:

– Нет, просто сильно проголодался. К тому же, я шел в гости.

– Хих-хих… – доброжелательно рассмеялся Иван Игнатьевич. – Хлопчик, сейчас в гости просто так никто не ходит. Это раньше было… – На его загорелом лице появилось мечтательное выражение. – Мы все жили как одна большая семья.

– Верно, – не стал я возражать. – Вы правы – я пришел к вам по делу.

– Вот видишь… – Иван Игнатьевич погрустнел.

– Но поверьте, встреча с вами для меня как глоток живой молодящей воды, возвративший меня в детство.

Честное слово!

– Не помню, чтобы ты был подлизой. Значит, говоришь правду. Спасибо тебе, хлопчик. Для нас, стариков, доброе слово иногда лучше всякого лекарства. Так что там у тебя?

– Мне нужно срочно изменить внешность. Не навсегда, – поспешил я добавить к сказанному, потому что у Ивана Игнатьевича глаза округлились от удивления.

– Ага, понял. Ты хочешь, чтобы я загримировал тебя под женщину. – Глаза Ивана Игнатьевича лукаво блеснули. – Нынче это модно. Как включишь телевизор, так на экране или "голубые", или мужики в женских шмотках. Куда мы катимся?

– К матриархату, Иван Игнатьевич.

– Нет, к бардаку и погибели. Скоро рожать будет некому. Все стали извращенцами, и мужики, и бабы.

Ты женат?

– Увы…

– Больной али как?

– Нет, с этим все в норме. И ориентация у меня стандартная. Не получилась семейная жизнь…

– Вот видишь, что выходит. Одни не хотят, другие не могут, а кто-то и хочет, и может, но не получается.

В итоге белая раса лет через сто полностью вымрет.

– Извините, Иван Игнатьевич, но у меня болит голова за сегодняшний день.

– Ах, да-да-да… Давай еще по маленькой и займемся делом…

Спустя полчаса я сидел перед трюмо, а Иван Игнатьевич колдовал над большой коробкой от телевизора, где он держал свои прибамбасы.

– Сохранил, понимаешь… уж не знаю, зачем, – говорил он, доставая из коробки парики, усы, бороды, какие-то коробочки, щеточки, баночки, тюбики и еще фиг знает что. – Год назад пригласили пару недель поработать – кто-то в отпуск ушел или заболел – так я немного обновил свой ассортимент. – Иван Игнатьевич ухмыльнулся. – Даже на старости лет не могу избавиться от советской привычки прибирать рукам все, что плохо лежит.

– Хотите, чтобы я отпустил вам грехи? Считайте, что вы уже чисты перед Богом и совестью как стеклышко. Что такое грошовая коробка грима или старый парик в сравнении с теми миллиардами, которые украли у народа олигархи-демократы? Да вы просто святой на фоне бандитов, казнокрадов и некоторых нардепов, которые хуже самых грязных проституток.