Наследство из преисподней - [9]

Повеселевший таксист резво вырулил на проезжую часть улицы, и мы взяли курс на центр города. Я смотрел по сторонам и меланхолично улыбался. Из-за интенсивного движения мы еле ползли и часто застревали в пробках, так что времени на созерцание и разные мысли у меня хватало.

А были они большей частью ностальгическими…

Вот уж никогда бы не подумал, что я такой тонкокожий. Прошлое властно вторглось в мою душу, растрепав ее на мочало. Похоже, литературная деятельность превратила меня в сентиментальную размазню, человека, способного горько рыдать на сеансе индийского кино.

Но что поделаешь, когда каждая улочка и почти каждый дом, встречающиеся по пути, были мне хорошо знакомы и памятны. Туда я кого-то провожал, в подъезде того дома я с кем-то целовался (убей Бог, не помню, с кем именно), а вон в том скверике мне пришлось драться не на жизнь, а насмерть, отмахиваясь от целой кодлы пацанов железным прутом…

Было, было, было… Да быльем поросло. Где мои семнадцать лет… Или как там в песне поется? Как жаль, что время нельзя повернуть вспять.

Нет, ничего менять в своей жизни я бы не стал. Кто думает, что можно изменить судьбу, тот, по меньшей мере, наивный человек.

Просто, будь у меня возможность прожить жизнь сначала, мне хотелось бы как можно чаще встречаться со своими стариками, чтобы дослушать их и досказать им то, что не успел за те годы, когда был в армии, когда она жили в двух часах езды от Москвы, а я никак не мог вырваться к ним даже на выходные. И не потому, что был по горло занят делами, а из-за примитивной лени.

Когда мы молоды, нам кажется, что нашим родителям нет сносу и что они, если и не бессмертны, то уж точно будут жить долго-долго. А потому их присутствие рядом с нами кажется таким же естественным, как глоток воды или чистого воздуха.

И лишь когда они уходят в мир иной, ты начинаешь понимать, какие неисчислимые сокровища сердечной доброты и мудрости потеряны для тебя навсегда. Никто и никогда не будет так любить нас, так заботиться о нас, как наши родители…

Гостиница не изменилась ни на йоту. Когда-то она была "центровой" – самой дорогой и престижной в городе.

Но время неумолимо, о чем свидетельствовал фасад гостиницы, облупившийся как недоеденное пасхальное яйцо, и тусклые окна, словно ослепшие от демократических перемен и постоянных мафиозных разборок.

И называлась она по-прежнему – "Юбилейная". В свое время ее построили для приезжих иностранцев и партийной элиты высшего звена.

Однако самых козырных партайгеноссе принимали в обкомовской гостинице, которая не имела ни названия, ни вывески.

Во внутренней отделке она несколько уступала "Юбилейной", зато сервис в ней был – закачаешься; куда там заграничным отелям.

Лозунг "У нас есть все" был выдуман коммунистами именно для таких заведений; в обкомовской гостинице даже проститутки имели знак качества и славились своей красотой и высоким профессионализмом далеко за пределами области.

– Местов нэма, – категорически заявила администратор, симпатичная белокурая дама в черной ажурной кофточке с кружевами, которая больше показывала, нежели скрывала; а показать там было что.

О, Господи! Как, оказывается, я соскучился по нашему малороссийскому суржику! Это такая невообразимая смесь украинского и русского языков, которая может свести с ума даже самого искушенного лингвиста. Это музыка для тех, кто понимает, услада слуха.

– А может, все-таки, что-нибудь найдется? – спросил я весело и сунул даме под нос раскрытый на первой странице паспорт – так, чтобы она увидела мою фамилию.

– Вы шо, глухой!? – разгневалась дама. – Чи можэ читать не умеете? Тут усё написано.

Она ткнула пухлым пальцем в табличку.

– С чтением у меня всегда были проблемы… особенно в первом классе. – Я снова жизнерадостно осклабился. – Здравствуй, Галюня.

Я узнал ее сразу. Это была моя одноклассница Галя Чередник. Она жила через квартал и отличалась веселым нравом, артистичностью и певучестью.

Ей пророчили большое эстрадное будущее, но она выскочила замуж, не дожидаясь окончания школы, и все планы ее родителей пошли коту под хвост.

Со слов своих стариков я знал, что Галя с горем пополам закончила какой-то техникум, а затем уехала вместе с мужем-нефтяником в Тюмень.

Значит, вернулась…

– Здрасьте… – По ее округлившимся от удивления глазам я понял, что она меня не узнает.

И не мудрено – я здорово изменился. Раньше я был весь какой-то беленький, мягкий и пушистый, но жизнь сначала здорово поработала надо мной резцом и топором, а затем закалила в кузнечном горне, и теперь моя смуглая физиономия казалась вырубленной из дикого камня, а некогда пышная шевелюра превратилась в короткую стрижку с первым инеем на висках.

– Извините… мы с вами где-то встречались? – неуверенно спросила Галюня.

– Конечно. И не раз.

Тут она спохватилась и перевела взгляд на мой паспорт, который лежал перед нею.

– Мамочки! – ахнула Галюня. – Стив!?

Меня прозвали Стивом где-то в шестом или седьмом классе. Тогда очень модно было обезьянничать, меняя имена на иностранный манер: Мария – Мэри, Никита – Ник, Михаил – Мишель и так далее.

Когда я начал публиковаться, то решил взять псевдоним. Я не очень верил в свой литературный талант, и мне не хотелось выглядеть в глазах боевых товарищей и знакомых дешевым фраером и бумагомаракой, погнавшимся за сомнительной славой сочинителя бульварных романов.