Наследники - [7]

Кларины «обстоятельства» прекрасно совпадали с желаниями Марфы, которая всегда мечтала о дочери и в пятьдесят восемь лет была крепка здоровьем. С Камышиными почти одиннадцать лет жила младшая дочь Параси и Степана Медведевых Аннушка, которую Марфа привезла из эвакуации шестилетней. На момент рождения Татьянки Аннушка уже полгода отсутствовала. Аннушка была сложным ребенком, горячо любимым и очень закрытым.

Татьянка – совсем иная статья. В Сибири бабушки, которым приходилось «водиться», то есть ро́стить внуков с пеленок, говорили: «Сама только шож не родила». Татьянка была подарком судьбы Марфе. Что судьба расщедрится еще на два подобных подарка, Марфа, конечно, не подозревала.

Виталий, в отличие от жены, стыдился, что дочь воспитывается на стороне, и несколько раз требовал от Клары, чтобы дочь жила с ними. Татьянку увозили, но через несколько месяцев возвращали. Клара повторила свою мать в неумении и нежелании воспитывать ребенка. Но если Нюраня была никудышной молчаливой матерью, то Клара – говорливой и крикливой. Она шпыняла дочь на каждом шагу, Татьянка раздражала ее фактом своего присутствия. Видя все это, Виталий сдавался: Татьянка возвращалась в Ленинград.

Нюраня, плохая мать, неожиданно стала прекрасной бабушкой. Она теперь не отказывалась от отпусков и на курсы повышения квалификации стремилась попасть в Ленинград. Писала письма внучке крупными печатными буквами, присылала посылки, часто звонила по телефону. Нюраня говорила, что пять минут детского щебета внучки дает ей заряд хорошего настроения на неделю. Нюраня пылко полюбила внучку, когда Татьянка была еще совсем крохотной, и предположить было нельзя, что девочка, перемахнув через материнскую кровь, внешне окажется очень похожей на бабушку.

Марфа, которая негаданно и практически насильно обрела женское счастье: заботу, нежность, трепетное покровительство и пылкую привязанность Камышина, переживала из-за неустроенной судьбы Нюрани.

– Тебе лет-то! Сорок семь, – убеждала она Нюраню, – как мне было, когда за Александра Павловича вышла. Я уж на себе крест давно поставила, старухой себя считала, а как обернулось-то! Благостью моей большой душевной. Нюраня, замуж тебе надо!

– Нет, спасибо! Замужем я уже была.

– Первый раз не считается! Думаешь, мне за Петром сладко было? Он мне такую… как называется, чтоб болезнь не подхватить?

– Прививка.

– Вот! С головы до ног я была одна сплошная прививка. Нюраня, ты ж видная женщина, красивая, умная, с положением, неужто на тебя не заглядываются?

– Заглядываются. Но мужиков моего поколения в войну сильно выкосило. Оставшиеся порядочные давно пристроены, непорядочные мне даром не нужны. Выполнять сомнительную роль любовницы или разбивать семью – извините, не по мне!

– Но есть же вдовцы, – стояла на своем Марфа. – Давай я поговорю с Александром Павловичем? Вдруг у него на заводе есть подходящий вдовец.

– Давай, – соглашалась Нюраня. – Пусть только Александр Павлович принесет мне Листок по учету кадров.

– Какой-какой листок?

– Такая бумага, которую заполняют при поступлении на работу. Фамилия, имя, отчество, когда, где родился, проживал ли на оккупированных территориях и так далее. К Листку прикладываются фотография и автобиография, написанная в произвольной форме. Завтра я схожу сфотографируюсь и напишу автобиографию. С пакетом документов Александру Павловичу ведь будет проще искать мне жениха?

– Ты шутишь! – доходило до Марфы.

– Конечно, шучу. Марфа, у меня все в порядке! У меня есть семья: Таня, Миша, Кеша, и я замужем за работой.

– Максимку Майданцева забыть не можешь? – предположила Марфа.

– И не стараюсь. Но уже очень давно тоска и печаль меня не гложут. Светлое воспоминание – и только. Недостижимое счастье. Летчиков много, а Юрий Гагарин один.

– Ты в Гагарина влюблена?

– Марфа, издеваешься?

– Шучу, не одной тебе насмехаться. Нюраня, после первого космонавта ведь и другие полетят!

– И на Марсе будут яблони цвести. Хватит меня сватать. Старого пса к цепи не приучишь. Ты мне про другое скажи. Вот прожили здесь три дня Клара и Виталий. Сколько же от моей дочери шума, гама, бестолковщины! У меня голова болела, пока они не укатили в крымский санаторий. А зятю Кларино мельтешение – хоть бы хны.

– Привык.

– Сомневаюсь, что можно привыкнуть к жизни на пороховой бочке. Тут что-то другое. Я вспомнила своего папу. Как уж его мама клеймила за нелюбовь к крестьянскому труду!

– А с него что с гуся вода, сидит досточки вырезает.

– Верно. Мама очень любила отца, это было заметно, Клара обожает мужа. Почему?

– Разве можно ответить, почему людей друг к дружке тянет?

– Папу не больно-то к маме тянуло, да и у Виталика я что-то не заметила пылкой страсти. Нельзя про любовь ответить «почему?» до свадьбы, в первые годы замужества. Потом наступает отрезвление, и подобные вопросы становятся уместными. Знаешь, что я думаю? Они не могли их съесть!

– Кто кого? – не поняла Марфа.

– Мама – папу, Клара – Виталия. Жуют, жуют, а проглотить не получается, выплюнуть обидно. Папу нельзя было съесть, потому что он был художник, творец, и все его мысли, чаяния были сосредоточены на его произведениях. Согласна? Но у Виталика-то какой секрет? Может, он марки собирает, или бабочек коллекционировать мечтает, или чеканкой увлекается, стихи пишет, рыбачит? Он ведь вполне образованный, нормальный, не тупой.