Наследник - [24]

— И то верно, — отступил Вышемир. — Скажи гридням своим, пусть в трапезную идут. Стол накрыт уже, как раз ужинать собирались.

— Да, княже, — кивнул Святогор. — Плащ токмо и пояс походный в горнице своей оставлю.

Вышемир ранее не выказывал столь великой ласковости, и неожиданная заботливость брата вызвала у Святогора нехорошее предчувствие. Тем более — после досадной неприятности, случившейся накануне в лесу.

— Он любит тебя, — сказал князю волхв, когда младший княжич скрылся из виду.

— Я его тоже люблю, — кивнул Вышемир. — Он весь в отца, истинный князь. Но настоящим сможет стать только после моей смерти.

— Ты не о том думаешь, княже! Святогор никогда не поднимет на тебя руку!

— Я видел, как он смотрел на меня, Радогост. Как пускал стрелу. Как передумал лишь в самый последний миг.

— И все-таки он передумал.

— Я знаю. И все-таки князем он сможет стать лишь тогда, когда я отправлюсь к отцу.

— Такие мысли Муром до добра не доведут, княже. Негоже ссору в семье своей затевать. Святогор храбрый воин, воевода удачливый, в дружине любим. Не поймут ратники, коли ни за что опалу на него наложишь.

— Все знаю, волхв. Брату моему равного на поле бранном нет, и для Мурома он ценность великая. Однако же жить с ним рядом — это как самострел в коридоре от татей поставить. Вроде и верное оружие, и послушное, и нужное… Но чуть ошибись, и разом он для тебя же смертоносным окажется.

— Аккуратность в любом деле важна, княже.

— И дружина княжеская моей должна быть, а не Святогоровой! — в сердцах добавил Вышемир. — Ему в рот смотрят, ровно он на столе муромском сидит, а не я! Пойдем, Радогост, ужинать. Дружина, верно, заждалась.

Несмотря на поздний час, в трапезной было светло от десятков маканцев[2] и подвешенных к балкам масляных ламп. Уставшие за день и проголодавшиеся дружинники уже собрались здесь. Ближние к правителю гридни собрались возле стола, поставленного напротив входа, гридни Святогора — у одного из столов, стоящих поперек. Вышемир отметил, что свита младшего брата раза в полтора больше княжеской, но вслух ничего не сказал, прошел к высокому креслу за старшим столом, сел. Следом разместились на лавках его ближние помощники. Однако остальные дружинники остались стоять. Волей-неволей, но Вышемиру пришлось ждать прихода брата.

Тот вбежал стремительно — запыхавшийся, но в свежей косоворотке, кивнул, уселся во главе второго стола, оглянулся, схватился за кубок. Шустрый Бонята плеснул ему меда, и княжич тут же провозгласил:

— Долгие лета князю нашему, Вышемиру!

— Здрав будь, княже, здрав! — подхватили остальные воины, выпили, взялись за угощение, разбирая резаную репу и свеклу, придвигая миски с капустой и грибами, накалывая ломти ветчины и куски сложенной на подносы убоины.

На некоторое время в трапезной наступило молчание — рты у всех были слишком заняты. Князь наколол на нож и съел пару кусков мяса со стоящего перед ним опричного блюда, налил себе вина, отрезал ломоть хлеба, положил сверху сочный шмат убоины:

— Дубыня, воевода мой славный. Видел я сегодня, ты расчисткой городского рва озаботился, пока мы отъезжали.

— Да, княже, — оторвался от свеклы старый воин. — Негоже ждать, пока берега оплывут. Коли ворог появится, поздно сие делать будет.

— За то тебе, Дубыня, мой поклон, — протянул ему кусок хлеба с угощением Вышемир.

— Благодарствую, княже, — поклонился воевода.

Получить особый, опричный кусок угощения из рук хозяина дома на Руси всегда считалось почетом. Не сытостью дополнительного куска, а знаком внимания и уважения.

— За Дубыню нашего давайте выпьем, други, — поднял кубок князь. — Любо мне такого воеводу иметь!

— Любо Дубыне, любо! — с готовностью подхватили дружинники.

— Кто из твоих славных витязей больше всех волков сегодня взял, брат? — обратился к княжичу Вышемир.

— Боярин Валуй отличился, княже, — повернулся к нему Святогор. — Да токмо не с нами он. К дому в городе отвернул.

— Жаль. Похвалить хотел охотника удачливого… — Вышемир поколебался, наколол еще один приметный кусок, положил на хлеб, протянул брату: — Но ведь старшим среди них был ты, брат. Тебе главная благодарность.

— Спасибо брат, за уважение, — поднялся Святогор, принял опричное угощение.

— Любо княжичу! — поднял кубок Вышемир.

— Любо! — громко подхватили гридни и князя, и его брата.

Дружинники выпили, еще перекусили. Выждав, Святогор наполнил кубок до краев, поднялся:

— Предлагаю, други мои, выпить за отца моего и князя нашего, за храброго Всеграда, ныне в чертогах самого Велеса пирующего. Пусть хоть мыслями своими он разделит наш хлеб и вино!

— За князя! За Всеграда! — обрадовались гридни Святогора. Свита Вышемира здравицу поддержала, но с меньшим восторгом.

Князь муромский за отца все же выпил, поднялся:

— Гуляйте, други. Я же детинец обойду. Воздухом свежим перед сном подышу.

Вслед за правителем из трапезной выбрался и тихий, ничем не проявившийся за столом волхв.

— Ты видел, Радогост? — оглянулся князь, едва они вышли за дверь. — Он не прикоснулся к опричному куску! Даже малого кусочка не отрезал.

— Что же с того, Вышемир? Это же пир. Наверное, уже сыт.

— От опричного куска отказаться? Коли и сыт, однако же за оскорбление хозяина сие любой сочтет! — ускорил шаг князь.