Наследник - [34]
сопровождая рассказами о грустных и забавных эпизодах их жизни. Они разыскали и с интересом
долго разглядывали фотокарточку, на которой был весь 7-й "Б", вместе со своим классным
руководителем — историчкой Лидией Дмитриевной. А над их головами во всю стену висел плакат, на
котором огромными буквами было написано: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое
детство!" — Перелистывая альбом, Маша обратила внимание на то, что многие "окошечки" альбома
пустовали. Она поняла причину и вздохнула:
— Они похожи на закрытые ставнями окна.
— Увы... — тоже вздохнула Анна Семеновна, — мне они больше напоминают тюремные оконца.
Но вот это фото никогда не покинет своего места! Никогда! — сказала она, гладя рукой фотографию,
на которой был изображен молодой человек в полосатой арестантской робе и в шапочке без козырька.
— Это мой бедный брат на царской каторге. Ты, видимо, слушала от Виктора о его судьбе...
— Да, да, — прошептала Маша, — я знаю... - Анна Семеновна долго молча смотрела на лицо
брата, продолжая гладить фотографию, потом тяжело вздохнула: — Его давно уже нет в живых...
— Как?! — подняла брови Маша, — Виктор мне говорил, что Ваш брат. . возможно, послан...
— Я знаю, Машенька, — перебила ее Анна Семеновна. — Но это детский бред, правда, мы пока
его не разочаровываем, пусть живет своей мечтой.
Она, продолжая гладить фотографию и глотая слезы, помолчав, тихо сказала:
— Наш друг доверительно рассказал, что Яна убили еще в тридцать восьмом, а его жена
покончила с собой в лагере Алжир.
— Где?! — изумленно прошептала Маша, — в Алжире?!
— Да, моя девочка, в Алжире. Так заключенные там, несчастные люди, прозвали Акмолинский
Лагерь Жен и Родственников так называемых врагов народа.
— Но... что ее заставило? — опять шепотом спросила Маша.
— Ох, Машенька! — вздохнула Анна Семеновна, — и зачем я все это тебе рассказываю! Грех на
душу беру.
— Ну, что Вы, Анна Семеновна, я ведь все понимаю... не маленькая.
— Была она очень интересной женщиной. Красота, Машенька, не всегда благо. В этом проклятом
Алжире ей не давала прохода местная гулаговская шпана и довели ее до ручки... Понимаешь? Она,
бедная, не выдержала и запустила себе в вену иголку.
— Какой ужас! — воскликнула Маша.
Анна Семеновна внимательно посмотрела на ее испуганное лицо и еще раз подумала: " Зачем я все
это ей рассказываю! Кто меня тянет за язык... Жалкая истеричка!".
Они надолго замолчали. Маша была потрясена всем услышанным.
* * *
Через несколько дней после отъезда Виктора Маша на том же вокзале провожала Анну Семеновну
в Челябинск. Прощаясь и целуя Машу, она говорила:
— Я счастлива, что Витя любит такую чудесную девушку, как ты, Машенька. И я всем сердцем
желаю, чтобы все ваши мечты сбылись. Ты меня понимаешь?
— Да, конечно, — отвечала смущенная Маша. — Я тоже... надеюсь, Анна Семеновна.
— Так и будет, так и будет, Машенька, — говорила Анна Семеновна, гладя ее по плечу.
ГВАРДИИ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ
Часть вторая
До Саратова тащились четверо суток. Дергаясь и содрогаясь, поезд остановился наконец где-то на
запасных путях. Виктор не стал ждать покуда поезд подадут к перрону, он подхватил свой чемоданчик
и спрыгнул на рельсы. Все пути были наглухо забиты составами. Многие из них состояли из
пассажирских и товарных вагонов. Бог знает, к каким только железным дорогам не были они
приписаны до войны. И к южным, и к северным, и к западным, и к восточным. Возле некоторых
вагонов толпились измученные долгой дорогой эвакуированные. Они вылезали из душных и
опостылевших им вагонов подышать свежим воздухом, набрать в чайники и котелки вокзального
кипятка, да купить, если повезет, свежую газету. Маневренные "кукушки" перекликались
тревожными гудками. По графику проходили здесь только воинские и санитарные эшелоны, да и те
нередко простаивали многими часами и сутками.
Виктор быстро зашагал по пропитанным дегтем шпалам в сторону вокзала.
На перроне и в залах ожидания сотни людей сидели, лежали, спали, закусывали. Многие стояли у
закрытых касс и газетных щитов, двигались вдоль и поперек, толкаясь и мешая друг другу. Много
было военных. По их видавшим виды сапогам и шинелям, выгоревшим на солнце пилоткам и
обветренным лицам было видно, что они "оттуда".
Балансируя между тюками, чемоданами, лежащими и сидящими на полу людьми, Виктор вышел
на привокзальную площадь. По площади сновали прохожие, к тротуару приткнулось с полдюжины
"эмок" и "газиков". Чуть поодаль, у складских помещений, стояли несколько полуторок и ломовых
извозчиков. Виктор подошел к пожилому постовому милиционеру и спросил, как добраться до
пристани. Тот гостеприимно козырнул: — До пристани у нас, как до города Рима, ведут все пути, — и
стал объяснять дорогу.
Виктор шел по каким-то окольным улицам и только тогда заметил, что в Саратов-то, оказывается,
уже почти пришло лето. Вдоль старых деревянных заборов нависали распустившиеся ветви сирени и
акаций. От них на тротуарах дрожали узоры теней. Вдоль обочин дороги зеленели лопухи и крапива.
