Наследник фаворитки - [9]
Алик вознамерился вернуть матери «Грюндиг», гордо порвать расписку и избавиться от гнета угрызений совести, но только не сейчас, а спустя какое-то время. Жаль было вот так сразу расставаться с новеньким магнитофоном, ставшим его гордостью и страстью.
Впрочем, и Галя не искала с ним встреч, а казалось, тоже старательно избегала их. Ну что ж. Чем хуже, тем лучше. Это помогло ему преодолеть в себе тревожное и неприятное, словно мокрица за пазухой, чувство вины, уговорить себя, что ничего, собственно, не случилось.
День за днем как-то незаметно угасал его интерес к Гале. Ну, нравилась девочка, потом перестала нравиться. Обычная, в общем-то, история.
Спустя несколько лет он смотрел на эту историю уже совсем другими, трезвыми глазами и не испытывал никаких угрызений совести. Разве что легкую досаду, что потерял не Галю, а словно бы светлую частичку самого себя: «Да, за удачу и счастливую находку надо крепко держаться. Вцепиться зубами и никому не отдавать. Вот как Валька».
Впрочем, может быть, оно и лучше, думал Алик, что они с Галей не вместе. Вряд ли он стал бы ей хорошей парой. Такой уж он непостоянный, переменчивый человек. Всю жизнь его тянет к чему-то новому, неиспытанному. Он не может успокоиться на чем-то одном, мечется, ищет чего-то. А чего ищет, и сам не знает. То ему хочется быть Наполеоном, а то клоуном на арене цирка.
Некогда, разговаривая с ним, Галя замолчала, уставилась в его глаза, словно бы пытаясь проникнуть в самую его суть, сердцевинку его души, и вдруг удивленно спросила:
— Почему ты какой-то не такой, как все? Вот Валька — в нем все определенно.
Алик опешил, словно его неожиданно уличили в чем-то не очень приличном.
— Как все? А разве так уж обязательно быть таким, как все?
Он потом много думал над этими словами Гали: «Почему она так сказала? Что она имела в виду? Ведь было что-то не совсем приятное в ее голосе и взгляде. Неужели я хуже других? Но почему же? Почему?»
Сухарик
Стояла поздняя осень. Желтеющие листья деревьев, казалось, тихонько позванивали в золотистых солнечных потоках. В школу он не пошел: не хотелось оправдываться из-за невыученных уроков, выслушивать упреки учителей.
Алик долго бродил по улицам, немного наклоняясь вперед и вытягивая голову, всматривался в лица, вслушивался в разговоры. Ему хотелось понять, что же скрывается за внешней озабоченностью или веселостью незнакомых людей. Наконец устал.
Захотелось есть. Идти домой? Только ради этого? И тут пришла гениальная мысль: «Плюнуть на все и больше никогда не возвращаться туда».
Конечно, надо бросить все: дом, школу, родителей. Уехать куда глаза глядят и начать все сначала. Все сначала. Ему стало необыкновенно легко и радостно. Словно он наконец нашел выход из лабиринта, в который по неосторожности забрел и из которого никак не мог выбраться.
Охваченный энтузиазмом, он вновь зашагал по улицам. С наслаждением представил, как переполошатся дома, узнав о его бегстве. С особенным злорадством представил папино вытянутое лицо. «Вы этого не ждали от меня, господин обыватель?» — про себя надменно обратился он к родителю. Накануне они крупно повздорили из-за якобы пропавшей из пиджака отца пятерки! «О боже! Какое крохоборство!» — кипятился сынок весь остаток дня.
Алик с большим аппетитом пообедал в первой же попавшейся столовой. Все казалось ему необыкновенно вкусным — и подернутое пленкой жира харчо, и подгоревший шницель с липкой, склеившейся в один комок вермишелью.
Обед еще больше поднял его настроение. Окрыленный светлыми надеждами и предчувствиями, он направился в кино. Уверенный в себе, свысока посматривал на людей, словно бы говоря: «Нуте-ка, со мной не шутить. Я теперь вполне самостоятельная личность».
Вечером Алик промотал весь наличный капитал в виде единственной десятки и отправился ночевать на заколоченную на зиму дачу. Точных планов дальнейшей жизни у него пока не было. Решил поразмыслить над этим перед сном, но не успел — заснул как убитый.
Утром позвонил домой, чтобы сообщить о своем решении. Трубку схватила мама, рыдающим голосом прокричала:
— Алинька, где ты, что с тобой, сыночек? Мы не спали всю ночь. Звонили в милицию, в «неотложку» и даже в морг.
— Как где? — в некотором смущении замешкался Алик. Только сейчас до него дошло, какую оплошность он допустил, не позвонив домой вчера. — На улице. Я ночевал на даче. Залез через окно.
Собравшись с духом, Алик заявил о своем твердом решении больше никогда не возвращаться в отчий дом.
— Но почему же, Алинька? Кто обидел тебя, сыночек?
— Неужели неясно? — сказал Алик. — Этот человек оскорбил меня, назвал воришкой.
— Приезжай, мой дорогой, — вкрадчиво предложила мать. — Мы поговорим и все решим вместе. Тебя ждет вкусный завтрак. А захочешь уйти, я не буду удерживать.
Алику очень хотелось есть, и он уступил:
— Ладно, только смотри не вздумай отговаривать меня.
Мать не упрекала, не спрашивала, лишь смотрела на него с немой мольбой.
