Наследник - [60]

– А тебе?

Это не надо было спрашивать. Глаша отвернулась и сказала куда-то в сторону:

– Я же говорю – красивая девушка!

– А как ты себя чувствуешь? – спросил Андрей.

– Хвораю иногда, а так ничего. Старая стала. Четвертый десяток. Еще чаю налить?

– Нет, спасибо.

– Ты ночевать останешься?

– Не знаю еще. А Сергей Серафимович когда вернется?

– Он только вчера уехал. Дней пять будет мотаться. Еле живой вернется.

Андрей посмотрел на ходики, висевшие у буфета. Был шестой час. Еще не поздно взять вещи у Иваницких и вернуться к ночи в Симферополь.

– Сходи к Иваницким за вещами, – сказала Глаша, угадав мысль Андрея. – Ночевать будешь здесь.

Андрей вернулся только в десятом часу, потому что ужинали у Иваницких не спеша, с вином и разговорами.

К Горпине пришел кандидат в женихи, по обычаю его представили хозяевам. Он был флотский кондуктор, и чай пили все вместе, обсуждая военные перспективы. У кондуктора были громадные усы, он робел и говорил велеречиво, все ударения в словах ставил неправильно и намеревался в ближайшем будущем захватить Дарданеллы на своем миноносце «Хаджи-бей». Затем, когда кондуктор отправился к Горпине, Евдокия Матвеевна повела Андрея на экскурсию в чистую комнатку Лидочки, которую она совершенно справедливо называла светелкой. В комнате ничего от Лидочки не было – настоящая Лидочка, как понял археолог Берестов, скрывалась в ящичках письменного стола или в сундучке под кроватью. Внешне все было видимостью для мамы. Напоследок Андрей полчаса рассматривал семейный альбом фотографий, пытаясь понять, кто же кузен, кто дедушка и кого из сановных предков Евдокии Матвеевны наградили Владимиром с мечами. Андрей сказал, что обещал ночевать у отчима, Евдокия Матвеевна собралась на него обидеться, но на помощь пришел Кирилл Федорович, который сказал, что, раз у Андрея есть родственники, неприлично их обижать.

Евдокия Матвеевна поцеловала Андрея на прощание и попросила, если успеет, заглянуть еще перед отъездом.

* * *

Глаша не спала, ждала Андрея на кухне.

– Дует-то как, – сказала она. На столе стоял самовар, но Андрей от очередного чая отказался. На кухне было душновато. Глаша, которая умела шестым чувством угадывать настроения и мысли Андрея, сказала:

– Можно в сад пойти или на веранду. Но, боюсь, ветер сильный.

Ветер и в самом деле был силен. Он нес по городу пыль и сорванную листву деревьев.

Глаша открыла окно, и ветер начал рвать занавески. Было тревожно и даже страшно.

– Сергей Серафимович тебе письмо оставил. Ты его прочти, – сказала Глаша. – Может, захочешь чего спросить, я тебе отвечу.

Андрей понял, что их отношения изменились, как будто Глаша стала вдвое старше, а он еще помолодел. И даже странно было видеть ее плечи, которые он целовал.

Глаша принесла сверху письмо.

Андрей прочел его.

Дорогой Андрюша!

Возможно, приехав, ты опять не застанешь меня, но на этот раз по моей вине. Сейчас я очень занят. Война, а тем более война страшная, втянувшая в свою мясорубку весь цивилизованный мир и доказавшая, что этот мир так далек от цивилизованности, требует моего участия. Не в прямом смысле участия в убийстве, а в попытках спасти человеческие ценности, которым грозит гибель. В этом моя высшая функция, и я полагаю, что уже наступает время нам с тобой спокойно сесть и по-мужски все обсудить. Я пишу тебе это письмо, потому что убежден, что в силу своего воспитания, окружения и пределов сознания ты еще не готов к тому, чтобы осознать свое место в разразившихся событиях. Так что послушай меня. Ты можешь мне не поверить, можешь даже, если ты захвачен патриотическим психозом, презреть это письмо, но надеюсь, что ты достаточно умен, чтобы дочитать его и сделать для себя выводы.

Постарайся вспомнить наш разговор годичной давности, когда я убеждал тебя, вчерашнего гимназиста, что вскоре грядет мировая война. Тебе трудно было поверить в это, и ты постарался объяснить мои слова старческими причудами. К сожалению, сегодня ты должен признать, что мои предсказания точно сбылись и первая кровь уже льется в Восточной Пруссии, на Марне и в Галиции, уже пал Брюссель и гибнут сокровища европейской культуры, уже близок к гибели Белград. Завтра этот конфликт, разгораясь, втянет другие страны – Турцию, Японию, Италию и даже Румынию. В этом нет тайны, и если бы ты занимался изучением политики, ты понял бы, что политика подчиняется довольно простым законам, за которыми стоят интересы экономические. Так как я случайно узнал, что ты хоть и не очень активный, но эсдек («меньшевик»?), то ты должен был слышать об этих законах, которые, в частности, проповедовал Карл Маркс, известный тебе бородатый немецкий философ и экономист.

Более того, изучение состояния науки и техники, достижения которой брошены на уничтожение людей, позволяет сделать твердый вывод: именно в ближайшие годы технические средства сделают громадный скачок вперед и навсегда изменят лицо Земли. Могу назвать тебе, без опасения ошибиться, левиафанов грядущих боев: это дирижабли и аэропланы, которые будут сеять смерть с неба на мирные города, это орудия, способные забросить снаряд за сто верст, это блиндированные машины, неуязвимые для пуль и снарядов, которые будут крушить человечков, как муравьев. Меня пугают возможности войны химической, о которой ты даже и не подозреваешь. Эта война приведет к тому, что воюющие стороны, лишенные понятия гуманизма, будут выпускать на позиции противников облака смертельных газов и тысячи людей будут умирать в корчах. В то же время я предвижу (а это предвидение также основывается на трезвых научных расчетах и моем знакомстве со многими ведущими учеными Земли), что война эта, при определенном равновесии сил, затянется на годы и превратится в войну позиционную, то есть армии зароются в землю и будут взаимно истреблять друг друга без надежды продвинуться вперед. Любая попытка прорыва будет заканчиваться поражением. Могу дать тебе пример, который происходит у нас на глазах: наше вторжение в Восточную Пруссию при слабости вооружения российской армии, плохих офицерах и выживших из ума придворных генерал-адъютантах захлебнется и кончится катастрофой.