Наследница Кодекса Люцифера - [221]

И тут она увидела Самуэля. Он сидел, прислонившись к стене и вытянув ноги. В руках он сжимал разорванные остатки синего знамени. Ее сердце отчаянно забилось, и она чуть не закричала от радости. Спотыкаясь, она подобралась к нему и опустилась рядом с ним на колени.

Самуэль повернул голову и устало заморгал.

– О боже, что я натворила? – прошептала она. – О боже, Самуэль, что я наделала?

– То, что и должна была сделать, полагаю, – ответил Самуэль.

Голос у него был ровным, но тихим.

– Не следовало нам приходить сюда. Мы могли бы просто повернуть назад и не вступать в бой.

– Но ты ведь хотела получить библию дьявола для королевы…

– Мы могли бы забрать себе копию. Как Кристина заметила бы разницу?

– Но ведь ты заметила!

– Ничего, пережила бы как-нибудь.

– Если бы мы поджали хвост перед драгунами, мы не смогли бы освободить Агнесс и Александру.

Альфред преклонил колени рядом с ней и прижал кулак к груди.

– Привет, Самуэль, – сказал он.

– Здравствуй, Альфред. Смоландцы всем утерли нос, верно?

– Как всегда, ротмистр. – Кулак Альфреда дрожал.

– А оно того стоило, Альфред?

– Они все в безопасности. До единого. – Альфред откашлялся раз, а затем и другой. – Киприан Хлесль… его подстрелили.

Самуэль надолго замолчал.

– Мы с ним увидимся… скоро, – пробормотал он наконец.

Эбба уставилась на него. Постепенно до нее дошло, что старое знамя полка, и грязь, и кровь вражеских солдат, покрывавшие Самуэля с ног до головы, скрыли то, что Альфред, разумеется, понял сразу. Сердце у нее замерло. Ее взгляд искал в лице Альфреда намек на то, что ее страх беспочвенен, но то, что она увидела… Ей стало так холодно, что у нее застучали зубы.

– Вечность, должно быть, длится долго, – сказал Самуэль. – Я научу Киприана говорить на смоландском. Он ведь был одним из нас, а значит, должен научиться говорить по-нашему.

Эбба заплакала.

– Нет… – почти неслышно прошептала она. – Нет. Нет. Нет…

Самуэль ласково погладил ее по щеке. Внезапно он выгнулся, по телу его прошла дрожь, но он продолжал улыбаться. Он закашлялся и выплюнул светло-красные капли крови. Затем снова прислонился к стене.

– Перестань плакать, ваша милость, – мягко сказал он. – Почему ты не радуешься тому, что смоландцы восстановили свою честь?

– Честь! – воскликнула она. – Какой тебе толк с этой чести? На нее ты ничего не сможешь купить, не говоря уже о жизни! И Герд Брандестейн, и Магнус Карлссон, и Бьорн Спиргер, и никто другой – не могут! Они вернули себе честь, но лучше бы им вместо этого вернуть себе жизнь! – Лицо Самуэля расплывалось у нее перед глазами, и, подчиняясь неожиданному приступу нежности, она схватила его руку и прижала к щеке. – Живой, хоть и не имеющий чести, Самуэль был бы мне дороже честного мертвого ротмистра Брахе!

Ее плач перешел в такие бурные рыдания, что она сжалась в комок. В душе бушевала битва, которая разрывала ей сердце. Раньше она считала, что не переживет потери королевы Кристины. Теперь она знала, что терять других так же невыносимо. У нее никогда не было братьев. И тем не менее рядом с ней были лучшие братья в мире – несколько коротких драгоценных недель. Тот факт, что она подарила им то, чего они желали больше всего на свете, – предоставила им возможность восстановить свою честь, – лишь усиливал ее боль. Эбба Спарре оплакивала и Самуэля Брахе, и смоландских рейтаров, и то, что в ее жизни не наступит такой день, когда она сможет позабыть об этой потере.

Через некоторое время она заметила, что его рука перестала гладить ее. Она смахнула слезы рукавом. Затем нежно положила руку Самуэля ему на грудь, взяла вторую и соединила ее с первой. Осмотрелась. Альфред, тоже ослепший от горя, протянул ей один из пистолетов Самуэля. Вместе они вложили оружие в безжизненные пальцы Самуэля. Казалось, что он все еще улыбается им. Эбба собралась было закрыть рейтару глаза, но скорбь снова так сильно охватила ее, что она прижалась щекой к его лбу и излила печаль в его спокойное лицо. Наконец она глубоко вздохнула, склонилась к нему и поцеловала веки. Затем закрыла ему глаза и подумала о том, что это был первый поцелуй любви, который она подарила мужчине – не считая отца.

На нее упала чья-то тень. Она подняла взгляд и увидела высокого худого старика в одежде иезуита. На шее у него висел серебряный крестик.

– Мне жаль, – сказал он на латыни. – Мне жаль. Я оплакиваю потерю стольких жизней. Мне жаль. Это моя вина.

Она непонимающе кивнула ему. Он кивнул в ответ и двинулся прочь, по направлению к развалинам церкви. За ним следовали еще несколько иезуитов и два солдата с карабинами наизготовку. Эбба огляделась по сторонам и заметила невдалеке черного монаха, который сидел рядом с мертвым братом по вере. Монах немного склонился в сторону, словно в боку у него была старая рана, все еще терзающая его, и был он так бледен и худ, что казалось, будто он в любой момент может улечься рядом с мертвецом и составить ему компанию в аду.

– Кто это? – прошептала она.

– Винченцо Карафа, – ответил монах. – Преподобный генерал Societas Jesu. Генерал-полковник иезуитов.

Она покачала головой. Иезуит был ей абсолютно безразличен, и тем не менее…