Наследница - [21]

Может быть, именно это и заставило Рене взбунтоваться. Вернувшись домой, она в тот же день попросила Виктора зайти к ней и сказала, что хочет уехать от него и жить отдельно — под любым устраивающим его благовидным предлогом. Если же он не согласится, она подаст на развод.

Он не ожидал этого и сорвался, уже не думая о предосторожности. Первый же удар заставил Рене отлететь в сторону — она ударилась головой о дверь, сползла на пол и услышала дикий крик: «Сука! Ты хочешь разрушить то, что я строил годами! Я не позволю — я пожертвовал собой ради этого!»

Удары сыпались градом. Не в силах подняться, она пыталась уползти, а он бил ее ногами, продолжая что-то выкрикивать. И тут Нелли — старенькая, подслеповатая, которая в жизни никого не укусила — с лаем выскочила из-под кушетки и вцепилась ему в штанину.

Последнее, что увидела Рене, теряя сознание, была кровь на ботинках Виктора и на ковре вокруг раздавленного тельца.

Пришла она в себя снова в больнице. Наверное, ей кололи какие-то транквилизаторы — приступы забытья сменялись странным состоянием, когда все плавало в тумане и трудно было открыть глаза. Очередной раз очнувшись, Рене поняла, что находится уже дома, в своей прежней спальне на третьем этаже. Оглядевшись, она увидела женщину в белом фартуке, сидевшую неподалеку в кресле.

Где остальные собаки — это было первое, о чем Рене спросила. Сиделка ничего о них не знала. На просьбу позвать Робера, который всегда заботился о них в ее отсутствие, сиделка ответила, что об этом надо говорить с ее мужем.

Виктор заходил каждый день — спрашивал, как она себя чувствует, передавал приветы от знакомых — и уходил до следующего вечера. На все вопросы о собаках отвечал одно: «Мы поговорим об этом, когда ты выздоровеешь».

Однажды вечером, когда сиделка ненадолго отлучилась, Рене нашла в себе силы встать и спуститься вниз, в свои комнаты на втором этаже. Дверь была заперта, но оттуда слышались голоса, и она постучалась.

Ей открыла женщина — столь неправдоподобно красивая, что Рене на несколько секунд замерла, не в силах вымолвить ни слова. Светло-рыжие волосы, синие глаза — и лицо мадонны, прекрасное и безмятежное. Так она впервые увидела Марию.

Рене настолько опешила, что извинилась — она, хозяйка дома! — и спросила, нет ли здесь ее собак. И тут, отстранив женщину, в дверях появился Виктор. Мгновение они с Рене смотрели друг на друга — потом он схватил ее за локоть и повел на третий этаж, встреченной по дороге сиделке бросил на ходу, что она может убираться.

— Если ты достаточно здорова, чтобы встать — то достаточно здорова и для того, чтобы выслушать все, что я тебе скажу, — так начал Виктор разговор. Он стоял у камина, глядя на нее сверху вниз, говорил холодно и презрительно — но ударить не пытался. — Твоих собак в доме нет, — очевидно, он увидел ужас на лице Рене, потому что добавил: — но они живы... пока. Если ты будешь выполнять мои требования, то получишь их обратно, а если нет — я убью их у тебя на глазах. И не пытайся жаловаться кому-то — это всего лишь пара старых никчемных собачонок, от которых я вправе избавиться в любой момент. Тебя просто не поймут: подумаешь, какие-то шавки!

Требования Виктора были просты: она больше не имеет права выходить из дома без сопровождения и принимать гостей — это легко объяснить состоянием ее здоровья. Жаловаться кому-то или оспаривать перед слугами его слова и действия тоже было запрещено.

Уходя, он добавил:

— А на втором этаже теперь будет жить моя мама — она приехала неделю назад.

На следующее утро она попыталась найти Робера — ей ответили, что он больше в доме не живет. Зато Жанин, принесшая завтрак, очень обрадовалась, что «бедненькая мадемуазель Рене» наконец пришла в себя, и выдала целый ворох информации.

Мать Виктора приехала не одна, а с компаньонкой, молодой вдовой с пятилетним сыном. Робера отправили на пенсию через день после того, как Рене попала в больницу, но он иногда приходит чинить проводку и трубы, потому что только он знает, где что в доме.

Но главным было не это. Оказывается, Нелли убила сама Рене — во время одного из приступов ярости, которые начались у нее после потери ребенка. «Месье Виктор» скрывал от всех, что жена набрасывается на него с кулаками и бьется головой о стены, но после гибели бедной собачки вынужден был рассказать правду. А остальных собачек он увез — от греха подальше.

Когда Виктор вечером зашел к ней, Рене спросила, что это все значит.

— Надеюсь, ты не собираешься оспаривать мои слова? — ответил он.

Она молча покачала головой, помня о предупреждении. — Прекрасно, я вижу, ты поняла. Ты хотела жить отдельно от меня — я предоставлю тебе эту возможность: в клинике для нервнобольных, в горах. Если будешь себя хорошо вести, может быть, я привезу тебе туда твоих шавок.

— Когда? — сумела она выдавить из себя.

— Через несколько месяцев... я еще точно не решил.

В тот вечер Рене поняла, что должна бежать.

Она почти не выходила из своих комнат — не хотелось. Есть тоже не хотелось, и подносы часто возвращались на кухню нетронутыми.

В город Рене теперь выезжала редко — только в магазины, в сопровождении шофера, который не отходил от нее ни на шаг и платил за все выбранные ею товары; ни денег, ни кредитных карточек у нее самой не было. Иногда ей удавалось утаить остатки мелочи, которую она брала у него, чтобы купить прокладки в туалете или расплатиться за чашку кофе, однажды — украсть кошелек горничной, но там было совсем немного, всего сто восемь франков. Все это она прятала в потайном проходе за зеркалом, Виктор так и не узнал о его существовании.