Наследие предков - [3]
Мы планируем пройти по меньшей мере тысячу семьсот километров в глубь Чангтанга. Это тибетское название — синоним невзгод и запустения. На всем плато нет других растений, кроме полыни, крапивы, немногочисленных карликовых ив — они от нас, должно быть, еще за тысячу километров — да той сухой, выжженной солнцем игольчатой травы, которую сейчас несет ветром. Его границу населяют лишь два трудноуловимых кочевых племени. Главная роль шерпа, второго по старшинству после Гулама, — предотвращать своим колдовством град. В считанные минуты небо здесь могут затянуть ужасные тучи со смертельной начинкой. В одном из первых европейских отчетов об этом плато приводится список из пятерых погибших и напротив каждого имени значится: убит градом.
Ветер стихает так же быстро, как налетает. Мы снова встаем, и то, что мы стряхиваем с себя, блестит на солнце. Почва чуть ли не звенит под ногами — ее верхний слой, твердый, как кость, покоится на вечной мерзлоте, — но солнце печет вовсю, и вокруг нет никаких признаков снега. По нашим оценкам, мы находимся на высоте примерно в пять километров над уровнем моря. Из-за недостатка кислорода и постоянного возбуждения наши сердца колотятся круглые сутки.
Мы снова пускаемся в путь. Не проходит и часа, как носильщиков постигает большое огорчение. Они потеряли посудину, в которой заваривают чай, а я отказываюсь разрешить им за ней вернуться.
Бегер опять на ногах и держится молодцом: идет слегка вприпрыжку, но не отстает. Он интересуется, какого я мнения о польской авиации.
— Волнуетесь за Эвальда? — спрашиваю я.
— За Альфреда, — отвечает он. — Эвальд — сапер.
— Ах да, конечно, — говорю я. — Эвальд же сапер. — И, поразмыслив, стараюсь его успокоить. Итальянский репортаж был небогат подробностями, но в нем сообщалось о наших массированных атаках на польские аэродромы в самом начале наступления. — А польские аэродромы я видел, — напоминаю ему я. — Поляки — это европейские тибетцы.
Довольный, он усмехается и повторяет мою фразу.
В последний вечер перед отъездом я подслушал разговор между ним и его приятелями в винном погребке около университета. Он не знал, что я сижу в соседней кабинке, за высокой перегородкой. «Он тебе прямо как отец родной», — пошутил кто-то из приятелей. «Да, из тех, кого ничего не стоит переплюнуть», — ответил он. Когда все отсмеялись, он вспомнил мою книгу, опубликованную в прошлом году, и процитировал слова, с которых она начинается.
«Эй вы, теплая компания, потише там», — с нарочитой суровостью осадила их официантка, дежурившая за стойкой.
Вы можете говорить об идеологии национал-социалистов что вам угодно, однако вся она основана на тезисе о человеческом неравенстве. И полчаса, проведенные в любом тибетском поселке, убедительно его подтверждают: в каждом дворе между стенами и поленницами гордо красуются кучи конского навоза высотой по грудь, а рядом с кучей всегда обретается кто-нибудь, чья очевидная умственная отсталость пропорциональна его возрасту, сбивающий чай с маслом в цилиндре высотой по колено. Потом от вас несколько дней будет разить мороженым чесноком и прогорклым жиром.
Семьи представляют собой пестрый набор разнообразных симптомов дегенерации, будто нарочно собранных вместе в качестве учебного пособия. Даже самые мужественные из носильщиков, которые отправились с нами, порой демонстрируют качества, присущие разве что женщинам, детям или престарелым европеоидам. К примеру, когда мы планировали нашу экспедицию, Гулама так и не удалось научить пользоваться моей шариковой ручкой. Он упорно зажимал ее в кулаке и выстукивал на бумаге рисунок, точно работал долотом.
Жизненный уклад этого народа остается в точности таким же, как в каменном веке. И тем не менее в истории Древнего мира была эпоха, когда они безраздельно властвовали над всей Центральной Азией.
Согласно моей теории, высота над уровнем моря в сочетании с интенсивностью ультрафиолетовых лучей и холодом резко снижает способность бактерий к воспроизводству. Иначе эти люди, пренебрегающие даже самой элементарной гигиеной, давно бы уже вымерли.
Еще одна долгая неделя передвижения пешком и верхом. Бегер периодически вскрикивает, когда его нога в ботинке неловко поворачивается. Теперь носильщики лечат его другими припарками.
В конце дня мы выходим к огромному соляному озеру — на слепящем солнце оно ошеломительно синее, как яйца малиновки. На берегу блестят полосы высушенной соли разной ширины. Трое носильщиков, в том числе Гулам, изучают окрестности, пока остальные разводят костер и ставят палатку для общего пользования. Ее растяжки сделаны из сухожилий каких-то животных.
Бегер считает, что гораздо вероятнее отыскать йети на больших высотах — ведь если судить по отчетам наших предшественников, их чаще всего замечали именно там.
— Расхожее мнение, — говорю я.
Он реагирует на мои слова кислой улыбкой и отворачивается. Мочки его ушей под меховой шапкой ярко алеют на солнце.
— Тогда скажите, что может помешать им увидеть нас за много-много километров? — спрашивает он.
— По всем имеющимся данным, они не боятся людей, — напоминаю ему я. — И в горах они, очевидно, не менее осторожны, чем здесь.
