Наследие предков - [133]

Дед Жора больше недели отсутствовал в своей каморке в котельной, а вернувшись туда, старый каторжанин долго с опаской смотрел на то место, где он проломил голову неосмотрительному пулеметчику. Следаки давно забрали труп, а вот лужу засохшей крови на бетонном полу оттирать пришлось Сверчку самостоятельно. Заложив тряпками и картонными листами прорехи в окнах и немного прибравшись в помещении, дед Жора распаковал пожитки из старого латанного-перелатанного сидора, который не так давно принял на себя изрядную долю осколков гранаты. Над допотопным колченогим столом Сверчок первым делом прилепил старенький календарь десятилетней давности — подарок загадочного полковника-чекиста. Затем старик принялся проверять свои заначки в котельной, запрятанные в десяток всевозможных тайников: и курево, и чаек, и несколько самодельных ножей и заточек — все было на местах. А вот в самом дальнем углу под выбитым из кладки силикатным кирпичом, где дед обычно хранил скудную наличность и шикарную колоду самодельных карт, подарок ростовских катал, на этот раз лежал странный холщовый сверток. Дед Жора аккуратно развернул его и чуть не рухнул на стул. В свертке лежал новенький сотовый телефон. С виду ничуть не хуже, чем «насаженный» у беспредельщика навигатор, да еще и зарядное устройство к нему. А Сверчок уже и забыл к тому времени, на что намекал полковник, когда прощался. Старик долго смотрел на модную вещицу, потом завернул все обратно, как было, и затолкал в тайник. От волнения каторжанин вышел на улицу, уселся на пенек, смахнул слезинку с глаза и закурил. Вот как жизнь крутанула на старости лет!

А ведь Сверчок после описанных событий стал настоящей легендой! Несколько дней после штурма Сверчка держали в ШИЗО, а когда выпустили, то все зэки уважительно и сочувственно смотрели на старого сидельца, которому, как все считали, перепало и от беспредельщиков, и от мусоров. И, конечно же, о Сверчке поползли байки, которые через год уже гремели по всей необъятной России каторжанской. Еще бы! Старый зэк встал против беспредела и, несмотря на тщедушный внешний вид и годы, Сверчок, верный воровской идее, в одиночку отбивался от пятерых матерых боевиков. Откуда только силы взялись! Отомстил дед за честных пацанов и «поставил на пику» самого здорового бычару, взял у него «плетку» и шмалял, пока какая-то сука его гранатой не подорвала. И уже, будучи контуженным и израненным, Сверчок умудрился еще кого-то завалить и сбежать по подземному ходу. Поговаривали, что собирался дед на рывок уйти с оружием, но тут целая рота мусорского спецназа его окружила. Раненый и обессиленный каторжанин отбивался, как мог, но босяцкий фарт, впрочем, как и последние силы закончились. Ломали деда мусора всеми, а потом чуть живого бросили в карцер. Вот так пострадал честный каторжанин за идею. С одной стороны, беспредельщики завалить хотели, с другой — мусора последнее здоровье отняли.

Так и родилась легенда о несломленном старом сидельце в лютой заполярной зоне. И если в самом «Белом медведе» заваленных Сверчком беспредельщиков хроники насчитывали от трех до пяти харь, то с географической удаленностью от колонии это число неумолимо росло, приближаясь в магаданских лагерях к двадцати. Сам же легендарный каторжанин на подобные вопросы отвечал нехотя. Затуманит, бывало, взгляд, погружаясь в тяжелые воспоминания, покрутит трофейную мобилу, словно четки между пальцами, и прохрипит: «Не помню точно, при взрыве контузило сильно». Подобный ответ порождал широкую вариативность при передаче из уст в уста, отчего легенда обрастала все новыми и новыми событиями и фактами. И уже когда в разговоре каторжан проскакивал вопрос: «Ты за Сверчка слышал?», то тут же находились люди, которые его лично знали, «чалились» с ним по трюмам и бурам и даже звонили на волю по диковинной трофейной мобиле. Такой вот он тюремный мир — никого ничем не удивишь!