Наследие чародея - [52]

— Очень хорошо, — произнес призрак, смягчившись. — Ты читал письма, в которых говорилось о заложнице в Сердце Мира?

— Нет, дядюшка. — Рука Ксио-Ли тихонько поползла к чашке — словно ребенок, который думает, что если он будет двигаться медленно, взрослые не заметят его маневр.

— Ты говоришь правду, племянник? — строго спросил Сакра. — Я буду крайне разочарован, если ты солжешь.

— Ни про каких заложников там не было, — захныкал Ксио-Ли, пока его пальцы взбирались по склону чашки, и наконец указательный достиг вожделенного ликера. — Там говорилось только про стада, про цены на пшеницу, да еще он все время долдонит своей дочке, чтобы та была хорошей девочкой…

— Дочке? Он говорит о своей дочери?!

Ксио-Ли вытащил палец из чашки и высунул язык, чтобы капля ликера упала прямо на его кончик. Потом втянул язык обратно и благоговейно закрыл глаза.

— Его дочка прилежно выполняет наказы своих учителей. Она послушная и серьезная. — Голова Ксио-Ли опускалась все ниже и ниже, пока лоб не коснулся пола. — Не то что я. Да, не то что я.

— Его дочь находится в Сердце Мира?

Ксио-Ли кивнул. Ликерные слезы вновь потекли у него по щекам и упали на пол, оставив на нем грязные влажные пятна.

— Не то что я. Не то что я…

— Ложись-ка спать, Ксио-Ли. — Сакра дернул за цепь. — Домой.

Лавка, мышь и пьяный Ксио-Ли растаяли во тьме, и Сакра почувствовал жар и свинцовую тяжесть во всем теле. Спать. Он столько сегодня работал и столько сделал. Ему нужен лишь сон, и эта жаркая уютная темнота подходит для этого как нельзя лучше. Должно быть, демон и вправду перенес его домой. Здесь так тепло… Может быть, он даже лежит сейчас в своей комнате, а за резной ширмой на шелковой подушке спит Ананда, и ничто ей не угрожает. Он сейчас откроет глаза и увидит лунный свет, льющийся из окна в ее алькове. Нужно только открыть глаза — и все сбудется.

Совершить это простое движение оказалось нелегкой задачей, но Сакра так хотел, чтобы его мечта сбылась, что преодолел свою усталость и приоткрыл веки. Но он не увидел лунного света, отраженного в паркете из тикового дерева, которым были выстланы дворцовые полы. Вместо этого он увидел свет звезд, серебривший сугробы, и свою руку, что темнела на снегу, пытаясь дотянуться до талисмана, лежащего на ледяном зеркале. Он поморгал, с силой смыкая и размыкая заиндевевшие веки, и попытался собраться с мыслями.

Мало-помалу его мозг словно бы нехотя вспомнил, где он находится и что произошло.

«Я замерзаю насмерть», — спокойно подумал Сакра.

Однако он предусмотрел такую возможность и приготовился к ней заранее. Все, что ему сейчас нужно сделать — это вернуться в свой сарай. Все, что ему нужно — это встать и пойти. Однако все, на что он был сейчас способен — это лежать вот так, непристойно развалившись, словно Ксио-Ли в своем грязном углу, и умирать.

«Прости меня, Ананда. Я опять потерпел неудачу».

Сакра поглядел на свою руку и на черный шнурок, которым он был привязан к отрубленной ступне демона. Когда-то он плел его целых три дня. На третий день боль в желудке прошла, а от чувства голода осталось только головокружение и осведомленность об отсутствии пищи. Болела только кожа на голове — в том месте, откуда он выдергивал волосы. Вот и сейчас, умирая, он испытывал нечто похожее. Просто немного больно от мысли, что Ананда останется одна.

Может, это и неважно. Может, она уже освободила Микеля от заклятья…

А может, и нет. И она ведь не совсем одна. Вокруг нее — императрица и Калами, и она еще не знает, что их можно натравить друг на друга. Об этом знает только он, и если он сейчас умрет — вот так, обнаженный, в снегу, то его душа сможет лишь молча наблюдать, как эти хищники будут рвать Ананду на куски.

Усилием воли, закаленной годами обучения и испытаний, Сакра заставил себя выпрямить ноги. Он закричал, словно его жгли каленым железом, но все-таки встал. Розовая пелена застилала глаза, но он все еще мог различить открытую дверь сарая и тусклое оранжевое свечение углей в очаге. Сакра вытолкнул вперед одну негнущуюся ногу, с трудом прокладывая себе путь сквозь снежные заносы. Левая нога не двигалась совсем, поэтому он просто волочил ее за собой, хромая и шатаясь, как раненый олень. Каждое движение все глубже погружало его в бездну боли, но Сакра продолжал ковылять к своей цели, поддерживаемый только одной мыслью: если он упадет, то уже не встанет.

Левая нога обо что-то ударилась, и в ней с новой силой взорвалась боль. Колено подогнулось, и Сакра упал. Он растянулся во весь рост на пороге сарая, так что руки оказались на каменном полу, а ноги — в снегу. Впереди возвышались изогнутые медные края ванны, которую он приготовил.

«Ананда одна, — повторял он спасительную мысль. — Ананда одна, а рядом — императрица и Калами. Это мой провал. Моя вина».

Это подействовало. Сакра оттолкнулся руками и приподнялся настолько, что смог подтянуть под себя колени и ползти. Из последних сил он ухватился непослушными пальцами за край ванны и перебросил себя через бортик, плюхнувшись в воду, будто камень.

Если бы вода все еще была горячей, он бы просто умер от температурного шока. Но поскольку ванна уже порядком остыла и была лишь чуть теплой, Сакра остался жив, хотя волны боли и терзали его тело, втыкая иголки в каждый кусочек кожи. Постепенно вода остывала, а тело согревалось, так что в конце концов Сакра смог собрать себя в единое целое — тело, мозг и душу, выбраться из ванны, дойти до дальней комнаты, стащить с себя промокшее белье и заползти под груду меховых одеял, сваленных на кровати.