Наши знакомые - [224]

Каждый вечер Альтус говорил Антонине, что у него работа, и уезжал с Тарасовым на всю ночь. Вдвоем они зашпаклевали стены, побелили потолки, оклеили комнаты новыми обоями, смастерили новое крыльцо, вкопали столбы для гамака и устроили под березой стол и скамейку. Хозяйка подозрительно косилась на все эти новшества, но осталась довольна работой и заявила, что раз жильцы сами капитально отремонтировали свое помещение, то она возьмет за сезон на семьдесят рублей меньше.

— Удивляюсь на ваше здоровье, — говорил Тарасов Альтусу, — страшно смотреть, как работаете, и днем следствия у вас, то-се… Я ведь, смотришь, посплю в машине.

Альтус посмеивался.

Через две недели дача выглядела новой.

Тарасов ходил по комнате, открывал и закрывал окна, пробовал ногтями краску, восторженно щелкал языком и говорил:

— Какая панорама развернулась, это ужас! Делов каких наделали, а? Даже самому не верится. Дворец. Верно? Ах, красота! Ну, теперь Антонину Никодимовну вполне можно везти.

В середине июля Альтус повез Антонину на дачу. Стоял иссушающе жаркий, тихий, безветренный день. Шоссе шло лесом. Антонина вдыхала горячий воздух сосен, щурилась от пыли, бившей в лицо, и крепко сжимала пальцами руку Альтуса. На полдороге лопнула правая задняя камера. Пока Альтус и сияющий Федя помогали шоферу менять колесо, Антонина вышла из машины и, пошатываясь от слабости, пошла в лес, но совсем ослабела и опустилась на низкий белый столбик у шоссе. Что-то легкое, тоненькое, как паутина, дрожало перед ее глазами. Гудели телеграфные провода. Тарасов стучал у автомобиля, и звонко смеялся Федя. Альтус, попыхивая трубкой, подошел к ней. Она посмотрела на него и улыбнулась. Он спросил, чему она улыбается, но она не смогла ответить и только слабо показала рукой на сосны, на шоссе, на бледно-голубое небо, на суетящегося Федю.

— Что, хорошо?

— Хорошо, — ответила она и опять улыбнулась. — Правда, хорошо здесь, Леша?

Не отвечая, он помог ей подняться и дойти до автомобиля. Федя сидел рядом с Тарасовым и, сосредоточенно морща лоб, слушал, как Тарасов говорил о фазах. Но когда Антонина села, он не выдержал и, обернувшись к ней, крикнул:

— Мама, он сейчас сказал, что если бы у меня ноги доставали до педалей, то он бы меня учил машиной править. Правда, Тарасов?

— Правда.

Антонина тихо засмеялась и взяла Альтуса за руку. Он обернулся на ее пожатие и опять спросил, хорошо ли ей.

— Так хорошо, — сказала она, — так хорошо…

И крепко зажмурилась.

На высоком песчаном мысу были построены только два дома: один поменьше, зеленого цвета, со стеклянным куполом — дача; другой побольше, некрашеный, с башенкой — спасательная станция. Вокруг плескалось и блестело на солнце огромное озеро. Возле дачи и станции росло несколько молодых берез и сосен. Дачный поселок расположился с другой стороны бухты на обрывистом берегу и выглядел угрюмо и скучно.

Когда тяжелый «бьюик» осторожно развернулся возле дачи и Антонина поднялась на невысокое, пахнущее свежим деревом крыльцо, ей казалось, что она слепнет — так блестело озеро.

— Море, — тихо сказала она и прислонилась к двери, чтобы не упасть. — Это море, Леша?

— Ну что ты, Туся! Ты же видела море. Это озеро.

Федя, вереща поросенком от приступа восторга, уже носился по песчаному берегу.

— Тут лодка есть, мама, — захлебываясь, кричал он, — тут даже моторные есть, Леша! Тарасов, тут даже катера! Леша, слышишь, настоящий полубот и яхты…

Он замолк, его полосатая футболка мелькнула за березами и скрылась.

— Пошел психовать, — заключил Тарасов.

Стало тихо. Только плескалось и шипело озеро, набегая на берег, да щелкал флаг на башенке спасательной станции.

Вошли в дом.

Вещи уже были привезены и расставлены накануне. Альтус заметно волновался, ему очень хотелось, чтобы Антонине понравилось то, что он сделал. Волноваться было незачем. Едва войдя, она зажмурилась, как давеча, потом снова открыла глаза и, поглаживая ладонями стенку, подоконник, скатерть, быстро и взволнованно заговорила:

— Леша, как хорошо… Как красиво, Леша… И все новое, белое… Ах, как хорошо… А чисто, чисто-то как…

— Сам, своими руками… — начал было Тарасов, но Альтус так ткнул его кулаком в бок, что он оборвал на полуслове и тотчас же пояснил: — Вещи сам расставлял…

— И с каким вкусом все, — говорила Антонина, — обои как подобраны…

Опираясь на Альтуса, она ходила из комнаты в комнату, зашла на кухню, познакомилась с хозяйкой, поговорила с ней и вдруг пожелала непременно и сейчас же подняться по узенькой лестнице в купол.

На лестнице было темно, пахло пылью и горячей краской. Альтус осторожно вел Антонину. Сверху из купола доносился свист Тарасова. Он взобрался первым и лежал на тюфяке, распаренный, веселый, довольный. Как только он ушел, Антонина заняла его место — легла на тюфяк и блаженно потянулась.

До сумерек они просидели в куполе, то молча, то разговаривая. Альтус курил и глядел на озеро. Без пояса и портупеи, в сандалиях и галифе, с расстегнутым воротником френча, загорелый и растрепанный, он выглядел иначе и лучше, чем в городе.

— И в стружках ты весь, и в паутине, — говорила Антонина. — Ну что это, Леша? Как маленький.