Наши за границей - [88]

— Вотъ дуракъ-то! Видали вы дурака-то! Даетъ первому встрѣчному по триста франковъ! Ну, оттого-то онъ къ намъ вчера и не явился, не явился и сегодня. Что онъ за дуракъ.

— Нельзя-же было, Глаша, не дать. Цѣлый день провели душа въ душу.

— Все равно, ѣдемъ сегодня. Что съ воза упало, то пропало.

— Но платья и вещи твои, заказанныя въ Луврскомъ магазинѣ?

— Вотъ они, — указала Глафира Семеновна на картонки. — Пока ты спалъ, я съѣздила за ними и магазинъ и привезла. Сбирайтесь ѣхать. Да заплатите корридорнымъ, которые васъ сегодня утромъ втаскивали подъ руки въ номеръ. A тому французу, который васъ привезъ сюда въ каретѣ, я заплатила и за карету, и за какую-то его шляпу, которую вы сорвали y него съ головы и бросили въ Сену.

Николай Ивановичъ вздохнулъ.

— Вотъ такъ фунтъ! Да неужели я былъ такъ пьянъ?

— Слово «мама» не выговаривалъ. Потомъ вы внизу y насъ въ гостинницѣ какое-то зеркало бутылкой разбили, такъ и за него надо заплатить.

— Господи Боже мой! — ужаснулся Николай Ивановичъ, покрутилъ головой и съ жадностью началъ пить холодную воду, наливъ ее въ стаканъ изъ графина.

LXXI

— Что-жъ вы истуканомъ-то стоите и, какъ гусь, съ одного воду глотаете! — крикнула на Николая Ивановича Глафира Семеновна. — Звоните, требуйте счетъ изъ гостинницы и разсчитывайтесь. Я не шучу, что мы сегодня вечеромъ уѣзжаемъ.

— Сейчасъ, ангелъ мой, сейчасъ, — робко отвѣчалъ тотъ. — Вѣдь я только что всталъ, надо попить чайку и сообразить немного. Наѳонецъ вѣдь и ты, я думаю, хочешь пообѣдать.

Ему было очень неловко смотрѣть въ глаза женѣ, онъ съ удовольствіемъ-бы куда-нибудь спрятался съ ея глазъ, но вотъ бѣда: комната была всего только одна, и спрятаться было некуда, кромѣ какъ на кровать за альковъ, а лежать ему не хотѣлось. Онъ закурилъ папироску и сѣлъ на диванъ передъ круглымъ столомъ. И опять раздался возгласъ супруги

— Чего-жъ вы разсѣлись-то! Кипятите-же себѣ воду и заваривайте чай, ежели хотите пить чай. Да скорѣе. И таганъ, и чайники мнѣ нужно убирать въ дорожный сундукъ. Вѣдь это наши вещи, не оставлять-же ихъ здѣсь.

— Голубушка, сдѣлай ужъ мнѣ сама чай. Я къ этому какъ-то неспособенъ. Да и не мужское это дѣло.

— Такъ, такъ. А мужское дѣло, стало быть, шляться ночью по разнымъ вертепамъ и обниматься со всякими встрѣчными мерзавками! Я и укладывайся, я и чай приготовляй.

— Ну, полно, брось. За твою доброту я тебѣ какой хочешь подарокъ сдѣлаю. Вотъ въ обратный путь поѣдемъ, по дорогѣ остановимся гдѣ-нибудь, и что хочешь себѣ покупай.

Глафира Семеновна слегка улыбнулась.

— Скажите, пожалуйста, какая Лиса Патрикевна! — сказала она. — Да вотъ еще что знайте… Старой доргой обратно я ни за что не поѣду, до того она мнѣ опротивѣла, когда мы путались по разнымъ Диршау и Кенигсбергамъ. Это значитъ опять нигдѣ ни попить, ни поѣсть безъ телеграммы. Нѣмецкая путаница мнѣ до смерти надоѣла. Есть другая дорога. Я встрѣтилась сегодня въ Луврскомъ магазинѣ съ одной русской дамой, и она мнѣ сказала и даже на запискѣ написала. Мы поѣдемъ черезъ Швейцарію на Вѣну и изъ Вѣны прямо въ Петербургъ. Вотъ записка. Садиться въ вагонъ надо на Ліонской желѣзной дорогѣ и братъ билеты до Женевы, а изъ Женевы до Вѣны и оттуда прямо на Петербургъ.

— Какъ хочешь, милочка, какъ хочешь, такъ и поѣдемъ, — согласился Николай Ивановичъ и, поймавъ руку жены, поцѣловалъ ее. — Только долженъ тебѣ сказать, что ежели хочешь избѣжать нѣмцевъ, то вѣдь и въ Венѣ нѣмецъ.

— Все равно. Все-таки это другая дорога. А русская дама, съ которой я познакомилась, говоритъ, что эта дорога будетъ не въ примѣръ лучше и пріятнѣе, что кондувторы набраны изъ братьевъ славянъ и даже по-русски понимаютъ. Дама также говоритъ, что проѣзжая мы увидимъ швейцарскія и тирольскія горы, а o швейцарскихъ горахъ я давно воображала. Я много, много читала про нихъ.

— Хорошо, хорошо.

Глафира Семеновна стала приготовлять чай.

— Зовите-же гарсона и требуйте, чтобы намъ дали что-нибудь поѣсть. Надо торопиться. Я справилась. Поѣздъ идетъ въ семь часовъ вечера, а теперь ужъ три часа, — торопила она мужа.

Николай Ивановичъ, видя, что жена переложила гнѣвъ на милость, нѣсколько оживился, просіялъ и позвонилъ въ колокольчикъ. Явился корридорный въ войлочныхъ туфляхъ и бумажномъ колпакѣ, остановился въ дверяхъ и улыбнулся, смотря на Николая Ивановича.

— Ça va bien, monsieur? — спросилъ онъ, подмигивая ему, и, указывая на расцарапанную свою руку, сказалъ:- C'est votre travail d'hier.

— Глаша! Что онъ говоритъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.

— А вотъ указываетъ, какъ ты ему вчера руку расцарапалъ, когда онъ тебя вводилъ наверхъ Николая Явановича покоробило.,

— Ну, ну… Поди, и самъ обо что-нибудь расцарапался. Такъ закажи-же ему, что ты хочешь, — обратился онъ къ женѣ.

— Ну вулонъ манже, — сказала она корридорному.

— У насъ табльдотъ въ шесть часовъ, мадамъ, а завтракъ теперь уже кончился, — далъ отвѣтъ корридорный.

Оказалось, что ничего получить нельзя, такъ какъ по картѣ въ гостинницѣ не готовятъ, а приготовляютъ только два раза въ день въ извѣстные часы завтракъ и обѣдъ.

— Ну, гостинница! — воскликнула Глафира Семеновна. — Дѣлать нечего, будемъ закусками и черствымъ жаркимъ питаться. У насъ есть остатки гуся и индѣйки отъ третьяго дня.