В этот исторический период Стасов попрежнему стоит на позициях русского реалистического искусства, громя его врагов и отстаивая классическое наследие лучших представителей реалистической школы живописи. Деятельность Стасова высоко оценивает А. М. Горький: „…Я почувствовал в нем… большую, бодрую любовь к жизни и эту веру в творческую энергию людей. Его стихией, религией и богом было искусство… Он верил в неиссякаемую энергию мирового творчества, и каждый час был для него моментом конца работы над одними вещами, моментом начала создания ряда других“ („В. В. Стасов. К 125-летию со дня рождения“. „Искусство“, 1949, стр. 9-10). Сам Стасов пишет Льву Толстому 18 сентября 1906 года о русских рабочих: „Как я нынче узнал и полюбил, и боготворю — первый и лучший, совершеннейший, возвышеннейший пролетариат во всей Европе“ („Л. Н. Толстой и В. В. Стасов. Переписка“, 1929, стр. 407). Но при всем этом надо отметить, что позиции Стасова в области искусства, основанные на лучших традициях революционной демократии 60-х годов, дававшие ему возможность громить декадентство, безидейность и формализм, уже не соответствовали новому, третьему> по определению В. И. Ленина, этапу освободительного движения, когда началось „движение самих масс“. „Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян“ (Сочинения, изд. 4-е, т. 18, стр. 15). К этому времени партия большевиков, на основе революционной теории Маркса — Энгельса закладывает фундамент подлинно научной эстетики. В 1905 году появляется историческая статья В. И. Ленина „Партийная организация и партийная литература“ („Новая жизнь“, 1905, № 12), провозгласившая лозунг партийности литературы и ее кровной связи с дедом освобождения пролетариата и всего закабаленного народа. На этом этапе освободительного движения только марксистско-ленинская революционная теория давала ключ к правильному революционному пониманию всех происходящих событий и возможность последовательно разоблачать и бить врагов подлинного искусства. Позиции Стасова, несмотря на всю их прогрессивность, остаются позади этого марксистско-ленинского этапа развития эстетической мысли и критики. Но большая часть его наследия, основанного на лучших традициях революционно-демократической эстетики, во многом помогает осмыслять сложную борьбу демократических начал с реакционными в искусстве XIX века, мировое значение русского искусства и существо современного реакционного искусства империалистических стран Запада и США.
Комментируемая статья Стасова заканчивается знаменательными словами: „Но ведь не вся же художественная Россия состоит только из паралитиков“, — так он метко еще раз, по-стасовски, определил декадентство. „У нас уже есть целая масса людей, которые… смотрят вдаль с упованием и надеждой и готовят ему (искусству) задачи народные, общественные, такие, что потребны для масс и возросших личностей“.
