Наши люди (Выбранные места из бесед с великими) - [52]

У него там хоронят страшного пионера, холодную куклу. И еще на кладбище, прислонившись к дереву, рыдает офицер, который кого-то близкого закопал поближе к преисподней, к червям, к чернеющим костям, и больше ему надеяться не на что. (Ну вот кого он хоронит? Не этого ли пионера? Который был ему кто? Возьмите да представьте себе, что - любовник, и вот вам еще один слой, еще один абзац подтекста...)

Этот страх - непридуманный. Он сам рассказывал: "Я агностик. Мы все кончили советские школы, и никогда никакой религии я не знал. Даже не знаю, куда мне надо пришпилиться. То есть меня, естественно, обрезали, когда я родился, а русская нянька меня привела в русскую церковь, где и крестила... Как бы все есть, однако я и не знаю, где я. Теперь все время думаю над этим вопросом".

Не позавидуешь, да еще и при его впечатлительности. Он говорит про этот ужас очень сочно:

- Вот у Льва Толстого, помните? "Мы в школе узнали страшную вещь, только никому не говори - Бога-то, оказывается, нет!"

Отсутствие Бога в фильме настолько ярко, пронзительно и вопиюще! И герои, все персонажи, живут без Бога, и Рустам тоже, и они настолько одиноки, настолько задавлены ужасом, что непонятно, как они вообще живут. Изображение этого ужаса так достоверно! Талант, гений, что и говорить...

Бога Рустам не боится. Он боится крыс, смерти и черной ямы после. "Одно слово "крыса" - и я умираю от ужаса. Боюсь кладбищ. Мертвецов и их города мертвячьи. Страшно, потому что не верю в Бога, в перерождение. Всякий тлен мне страшен. Я бы даже мечтал, чтобы у меня и могилы не было".

Про Бога не все в фильме осталось. Рустам сам вырезал. У него в финале одна дама перед лицом мчащегося паровоза застревает ногой между рельсов - на стрелке. А был еще другой вариант, что она высвобождает свою ногу и убегает.

Еще гениальный (извиняюсь за выражение) эпизод не вошел - и почему, спрашивается? Два фронтовика, старики, слепые, алкоголики, лежат в одной постели с бутылкой водки. Один русский, другой еврей. Кузьма Петрович и Абрам Семенович. Последнему приносят дыню. Он отказывается есть.

- Я ее не ел никогда, а на том свете жена спросит: "Ел дыню?" Я скажу: "Не стал без тебя".

- А в Бога ты веришь, Абрам Семенович?

- Нет, в Бога не верю. Я в химию верю.

Один пересказ - из третьих даже рук - и то вон как хорош. Вот бы еще на эти кадры взглянуть. Но - невозможно! И такое часто бывает с Хамдамовым; про многое, что он делает, говорят, что - гениально, а увидеть это нельзя...

Итак, фильм сделан, он состоялся! Это был, казалось, суровый ответ клеветникам Хамдамова. Это кино - как бы оправдание двадцати лет молчания, забвения и бесславия. С той оговоркой, что круг этих счастливых фанатичных поклонников гения все-таки узок, а тираж фильма настолько мал, что копия претендует на статус почти оригинала.

Скандал на Каннском фестивале

Монтаж фильма закончили в 1991-м. И сразу - в Канны, на фестиваль! Здесь это описано десятью словами, а в жизни было три года интриг, скандалов, безденежья, пленки негде было взять и т. д. Это все улаживал, разумеется, не лично гений, а Давид Саркисян, который из давнего собирателя картин Рустама стал его фактически оруженосцем, самоотверженным и верным.

На фестивальном показе исполнительница главной роли Жанна Моро исцарапала Рустаму руку (остались шрамы), за то что он выкинул множество для нее дорогих эпизодов и на их место вставил куски из своей старой любимой черно-белой "Рабы любви". Но не всех так глубоко задело происходящее на экране: зрители уходили, не досмотрев... Но горстка тонких ценителей досидела до титров и устроила аплодисменты.

Банкет в честь Хамдамова. Он, разумеется, не идет, - гений не может все бросить и идти к первым попавшимся восторженным поклонникам. Все там сидят кислые...

По поводу Каннского провала "Анны..." изысканно выразился наш режиссер Владимир Хотиненко: "У нас все сразу: ах, в Каннах не понравилось... Так я бы для всех, кто там улюлюкал, построил в Каннах декорацию в виде огромной жопы, и чтобы они все вместо своей знаменитой лестницы через эту жопу прошли. Канны!.."

Помимо всего прочего, французы, которые дали часть денег на фильм, теперь его не отдают: требуют им прежде заплатить сто тысяч долларов. Легко догадаться, что таких денег у Хамдамова нет и взять ему их негде.

Париж

После "Анны..." он три года жил в Париже, с 1991-го по 1994-й. Ну и хорошо: ведь художнику всегда грустно, если он не может обронить: "Вот когда я жил в Париже..." А может, он специально поехал туда пожить, чтоб дома спохватились? У нас ведь очень уважают тех, кто жил или живет "там", а свои вроде и не считаются. У нас ждут: понравится в Каннах - значит, хорош и пора его начать любить. Ах не понравился? Ну, тогда ничем не можем помочь.

Очень мало мест, где мог бы жить непризнанный гений: Париж, Нью-Йорк, на худой конец Лондон. Ни Буэнос-Айрес, ни Пекин тут невозможны. Василий Аксенов сильно теряет оттого, что живет всего лишь в захолустном Вашингтоне. Стоит ему только переехать в Нью-Йорк...

Новое кино!

Он рассказывает:

- Меня мучит желание снимать кино. Мне хочется делать одно и то же. Возможно, это болезнь мозга, болезнь параноидальная... Я как бы немножечко придумал себе такую паранойю - постоянно изобретаю кино, без конца выстраиваю композиции... Откуда это? "Летят журавли" родили во мне такое.