Наши химические сердца - [18]

Целую минуту мы сидели как завороженные, пришибленные тишиной, которая возникает, когда нечаянно становишься свидетелем чего-то глубоко личного, не имеющего к тебе никакого отношения. Потом Сэйди покачала головой и завела мотор.

– Не должны мы были это видеть, Генри. Нас сюда не звали.

Я кивнул.

– Отвези нас домой, Садс.

Весь день я сидел на подоконнике, читал книжку и смотрел, как надвигается гроза. Я хотел узнать тайну загадочной исчезающей машины. И лишь после заката, когда небо прорезала молния, перед домом остановился автомобиль. Пассажирская дверь открылась, из машины вышел невысокий лысый парень и побежал под дождем к «хендай» Грейс. Открыв дверь, он поднял голову, заметил, что я смотрю на него в окно, и помахал мне рукой. Я тоже ему помахал. Он кивнул, сел в машину, развернулся и уехал под проливным дождем. В темноте тормозные огни горели, как красные глаза дьявола.

9

ПОСКОЛЬКУ Я НИКАК НЕ МОГ заговорить с Грейс о кладбище и не раскрыть, что мы за ней следили, как любой разумный, логичный, психически здоровый человек я решил просто забыть все, что видел. Зато я последовал совету Мюррея узнать ее получше, но это оказалось проще сказать, чем сделать, потому что Грейс Таун, без преувеличения, была самым странным человеком из живущих на Земле.

Следующую пару недель мы каждый день сидели вместе за ланчем – иногда с моими друзьями, иногда (когда мне казалось, что она не хочет быть в компании) вдвоем. Этот новый ритуал начался так же неожиданно, как наши поездки до моего дома на ее машине: на следующий день после инцидента с кладбищем Грейс материализовалась за нашим столиком в столовой и спросила, можно ли сесть с нами.

«Вампирша», – прошептал Мюррей, когда Грейс присела рядом с Лолой. Я пнул его под столом.

Мюррей рассказал мне кое-что о языке жестов, и я стал обращать внимание на то, как Грейс со мной держится. Меня к ней тянуло – я наклонялся через стол, а когда клал ногу на ногу, верхняя нога смотрела в ее сторону. Но Грейс никогда не зеркалила меня. Она сидела прямо или ссутулившись, а ее нога всегда от меня отворачивалась.

Редакторы школьной газеты должны были выпускать четыре номера в год – по одному в начале каждой четверти. Этой осенью номер выпустил бывший главный редактор Кайл (тот самый, что испачкал диван). А последний номер, который предстояло подготовить нам с Грейс, должен был выйти уже осенью, после нашего выпуска. Он должен стать нашим наследием и вместить в себя крупицы мудрости, которыми мы хотим поделиться с будущими выпускниками.

В газете освещались важные события прошедшей четверти, но, кроме того, у каждого номера была тема – как правило, вариация одного из четырех ванильно-карамельных школьных лозунгов: «Дружба!», «Светлое будущее!», «Толерантность!», «Гармония!».

Кайл, который носил в школу плащ с капюшоном и повесил в редакции маску Гая Фокса, вышел за рамки этого стереотипа и ввел в обиход абстрактные темы типа «круги», «красный» (в «красном» номере было полно фоток Тейлор Свифт), «странный» и «винтаж». Учителя отнеслись к нововведениям неодобрительно: они предпочитали, чтобы мы не отклонялись от кондовой пропаганды «школьные годы – лучшие в вашей жизни». Зато ученики приняли идею на ура, ведь наконец можно было почитать о чем-то кроме «дружбы на всю жизнь» и «триумфального марша в светлое будущее». Когда я говорю «на ура», то имею в виду, что учащиеся разобрали примерно сорок пять процентов бесплатных газет. Учитывая, насколько тинейджерам вообще плевать на все, связанное со школой, это был абсолютный успех.

В поисках идеальной темы, которая дала бы фору Кайлу, редакторам приходилось проводить много времени в замкнутом пространстве. Хинк дал нам полную свободу определять содержание статей («Вы хорошие ребята, я вам доверяю», – сказал он на нашем первом и единственном совместном собрании и, возможно, поступил опрометчиво), и мы с Грейс регулярно устраивали мозговые штурмы. Я подъезжал на офисном стуле к ее маленькой парте, и мы сидели рядом; я пил «ред булл» или кофе (редакторы газеты имели беспрепятственный доступ в учительскую, и это было круто), она – мятный чай, и в наших головах рождались идеи, одна другой отстойнее. «Новое начало»? «С чистого листа»? «Выполни свое предназначение»? «Вечно молодой»?

В эти долгие теплые дни я часто задумывался о том, волнует ли Грейс мое присутствие так же сильно, как ее близость – меня. Каждый раз, когда мы случайно касались друг друга, потянувшись за карандашом, когда мы ухохатывались и она клала голову мне на плечо. Иногда Грейс сама инициировала эти случайные контакты. А бывало, держалась как марионетка и все ее движения были выверенными и просчитанными, чтобы мы не дай бог не задели друг друга и не придвинулись слишком близко.

Обычно я хорошо считывал людей, но Грейс Таун была аномалией, черным пятном на моем радаре. Как бы мне ни претило сравнение с «Сумерками», я вдруг начал понимать, почему Эдвард заинтересовался занудой Беллой (хотя остроумная и язвительная Грейс не была занудой – ее жесткому юмору позавидовал бы сам Джокер). Я наконец понял, почему красавчика Эдди тянуло к Белле. Чем меньше я понимал Грейс, чем более нечитаемой она казалась, тем сильнее я на нее западал. Мне жутко хотелось разобраться, что же творится в темных, запутанных, манящих закоулках ее ума.