Нашествие с севера - [20]

Глава 8

Для моряка, застигнутого бурей, нет чужих берегов.

Морская поговорка

Внезапный порыв ветра разбудил волны, до сих пор дремавшие под толщей воды. Приметы давно уже предвещали ураган, и старик Лотар, опытный кормщик, еще утром приказал матросам убрать паруса и взяться за весла. Суденышко было небольшим, локтей тридцать в длину, и сейчас оно казалось игрушечной лодочкой, которую пенные буруны не разбили в щепы только чтобы продлить забаву. Элл Гордог, благородный эллор, хранитель ворот Пальмеры, непривычный к причудам моря, обхватив обеими руками мачту, смотрел с надеждой на узкую темную полоску земли, то и дело скрывавшуюся за бродячими хребтами волн, которые отгоняли судно от берега наперекор усилиям двенадцати гребцов. Лотар здоровенными лапищами ворочал рулевую штангу, весело скалил зубы и что-то выкрикивал, но Элл не мог расслышать его за грохотом волн. На мгновение он ослабил хватку, и очередная волна, накатив, оторвала его от мачты, единственного во всём мире предмета, который еще казался ему надежным. Его отбросило к корме, и Лотар, схватив эллора за перевязь с мечами, не дал ему вывалиться за борт.

– Господин! – рявкнул старик в ухо Гордогу. – Если вас сожрет море, нас останется только тринадцать, а это скверное число!

Гребцы ухитрились его услышать и дружно расхохотались, не забывая упираться веслами. Берег медленно, но верно приближался, и вскоре самые высокие волны уже не могли его отгородить от жадных взглядов.

– А ну, подналечь! – ревел кормщик, – Доплывем, пока не устали!

Элл впервые вышел в море, но он знал по рассказам, что у моряков есть традиция – чем сильнее опасность, тем больше шутить, и обязательно подолгу хохотать даже над самыми грубыми шутками, число которых не превышало трех дюжин. Впрочем, большей их частью ни один писарь не решился бы осквернить не то что пергамент, но даже клочок березовой коры.

Когда днище начало скрестись о прибрежную гальку и Лотар бросил фал каким-то людям, сбежавшимся на мол, матросы просто выронили весла из рук и без сил повалились друг на друга. Незнакомцы с берега числом не меньше сотни вытянули судно из воды более чем на половину и начали взбираться на крутые борта.

– Что это за люди, Лотар? – спросил Гордог, поправляя на себе перевязи с мечом и кинжалом.

– Не знаю, – ответил старик. – Сюда никто из наших давным-давно не заплывал. Да будь это хоть морские разбойники! Главное, что мы живы и что мы на суше.

Было видно, что он и сам едва держится на ногах, но не может присесть до тех пор, пока не поприветствует, согласно обычаю, хозяев этой земли.

– Эй, на лодке! Кто таковы? – крикнул грузный бородач в синем латаном-перелатаном кафтане, переваливаясь через борт.

– Морские странники приветствуют хозяев гостеприимного берега, – отозвался Лотар и склонился в поклоне. Уже то, что речь местных жителей почти не отличалась от языка Пальмеры, вселяло надежду, что здесь их примут как гостей и не откажут в крове и столе. – Я – Лотар Воолтон из Пальмеры, и эти люди со мной.

– Я – Сур Ставрида, рыбак из Холм-Гота, милостью Творца. – Бородач ответил на поклон и, повернувшись к своим спутникам, заревел, как раненый кит: – Чего уставились, бродяги! Аль не видите, люди устали, помочь им надо до очага добраться, к доброму грогу в ведерных корчагах…

Он продолжал что-то кричать про сухие лежанки, жаркое из свежей трески, кленовые дрова и еще что-то… Несколько человек перелезли через борт и начали оттаскивать обессилевшую команду к повозкам, стоявшим поодаль, на дороге, тянувшейся вдоль берега. Только Элл Гордог, которому достоинство эллора не позволяло браться за весло, смог дойти до них сам.

Жена Сура уже второй раз ставила на огонь ведерный котел с грогом. В просторной избе рыбацкого старшины разместились не только спасенные накануне морские бродяги (как их тут же окрестил хозяин), но и все мужчины рыбацкого селища, которых Сур Ставрида хоть каким-то боком мог считать приятелями. Первый котел опустошили так быстро, что даже не распробовали напитка. Элл Гордог сидел на лавке у самого очага, потому что единственный отказался снимать с себя насквозь мокрую одежду. Остальные сидели, завернувшись в легкие одеяла, и ждали, когда высохнут их кафтаны и телогрейки, разложенные возле дымохода. Элл смотрел на огонь и прислушивался, о чем говорят его люди с местными рыбаками. Жители селища, признав в нем эллора, смущались с ним откровенничать, зато Лотар и Сур беседовали уже вполне по-свойски.

– Значит, говоришь, с севера приплыли, – всё допытывался Сур, – и что у вас там за страна такая, если вы не из Холмов? И почему вы к нам раньше не заглядывали?

– Нужды не было, вот и не заглядывали, – отвечал Лотар, которому Гордог запретил рассказывать лишнего о Пальмере, и теперь старый моряк мучительно думал, что из сказанного им лишнее, а что не очень. – Слушай, а у жены твоей то же родовое имя, что и у тебя, – Ставрида, уж больно имя странное, у нас таких нету.

– А какое ж у жены родовое имя – жена она и есть жена, так и зовется – Кнопа, жена Сура Ставриды, а женам имени родового не положено, им и своего за глаза хватает, – начал, к радости Лотара, объяснять Сур. – Вот те, которые в девках, те род свой называют, мол, Сана из рода Головни. Это сын мой надумал из рода Головни жену брать. Девка хорошая, только вот роду их порча пришла. Прошлым летом у них три лодьи потонуло при ясной погоде, людей едва спасли, да и то, говорят, не всех. А в середине Опадня на их селище откуда ни возьмись оборотни напали. Отродясь их в Холм-Готе не было, Служителей из Храма боятся они как огня, те слово от них знают. А вот надо ж, прокрались дюжин пять, а то и шесть, и не на кого-нибудь, а на селище Головни нарвались и давай стены крушить. Но там мужики тоже не промах. Им еще накануне Служитель Герант, ну, который к ним ходит лечить да насчет дождичка к урожаю, серебра отвалил пригоршни три – мол, берите, и то серебро на топоры свои напаяйте. Так они не всё прогуляли, а лишь монетки три за бочку медовухи отдали. А остальное честно на топоры употребили, вот это-то их и спасло – продержались, пока из Храма дружина Служителей не подошла. Те как знали – без зова среди ночи на коней вскочили и примчались. Вмиг от оборотней одни шкуры остались, и те дымятся…