Наше счастье украли цыгане - [14]

Когда я оторвалась, настенные часы, которые красовались прямо передо мной, показывали начало третьего. Значит, прошло больше трёх часов. Ух ты! Вот бы и мне сочинять так же: чтобы читатели забывали о времени и окружающей действительности.

Школота испарилась, зато я почувствовала, что за мной наблюдают. Откуда? Поблизости никого. Или…

Я присмотрелась к полузакрытой двери и поняла, что за ней кто-то стоит. Просто потому, что дверь в таком полуоткрытом состоянии не застынет — либо приоткроется побольше, либо закроется плотнее. Я не первый раз в читальном зале, я знаю. За ней кто-то стоял и поддерживал её. Я обратила внимание, что щель между дверью и косяком была темна. Лишь в верхней части, обрамляя силуэт разглядывавшего меня человека, пробивался свет. Да, он определённо пялился на меня.

— Людмила Тарасовна, ау! — позвала я библиотекаршу.

Дверь тотчас же колыхнулась, но моментально застыла — едва заметно подрагивая. Человек отчаянно пытался успокоить её и свои дрогнувшие руки. Да мы волнуемся, вон оно как…

— Уважаемый! — пошла я ва-банк. — Вы не помните, как в одной из пьес Шекспира, а именно в «Гамлете», подслушивающего человека закололи кинжалом? Вы желаете себе ту же участь?

Томительная пауза незримой пружиной сжалась в помещении. Я чувствовала: человек пребывает в смятении.

— Мне очень неловко, — раздался из-за двери мужской голос с хрипотцой. — Поверь мне, девочка, я не имел в виду ничего дурного. Если б ты знала, что заставляет меня так вести себя, ты бы сразу же меня простила.

— Ну так покажитесь. Быть может, и прощать вас не придётся.

Дверь снова пришла в движение. Сначала она прикрылась, потом распахнулась во всю ширь. За ней оказался рыхлый полноватый мужчина с довольно длинными «а-ля Битлз» и несколько всколоченными волосами, с печальной синевой под глазами и странно-взволнованным взглядом. Приняв на себя как тот самый удар клинком мой беглый, но пытливый взгляд, он сжал кулаки, решительно мотнул головой, словно собираясь совершить Поступок, затем взглянул на меня ещё более тревожно и наконец рухнул на колени — чтобы суетливо и нелепо поползти к моему столу.

— Мамочка! — выдохнула я.

Упёршись в край стола грудью, рыхлый мужчина остановился и, глядя на меня совершенно по-щенячьи, выдал:

— Здравствуй, доченька!

Ну нет, господин Весельчак У, я вам не Алиса Селезнёва и кричать в ответ «Здравствуй, папочка!» не собираюсь.

— Здравствуй, папочка! — вопреки самой себе осознала я вырывающийся из груди возглас.

Выходка эта так меня развеселила, что я засмеялась в голос и торопливо уткнулась лицом в ладони. Вот так однажды подпишу себе смертный приговор — просто ради прикола и чувства противоречия.

— А я знал, — чувственно зашептал дяденька, и я заметила, что глаза его заблестели от выступившей в мгновение ока влаги, — я знал, что ты сразу же признаешь во мне отца.

— Ошибаетесь, мужчина! — я всё ещё давилась смехом. — Я признала в вас лишь очередного обитателя страны дураков. Ваше прозвище — Санчо Пансо Ключинский?

— Ты не представляешь, Светочка, — он словно не замечал моего сарказма, — как долго я желал встретиться с тобой. Я рассылал запросы по всей огромной советской стране, чтобы выяснить твоё местонахождение. Я даже объездил близлежащие области, обращаясь в местные партийные органы с просьбой посодействовать в поисках. Ничего. Ты представляешь, я ничего не добился! Они презрительно и высокомерно прятали мои бумаги под сукно.

— Дед прекрасно знал, где мы живём. Да мать ни от кого и не скрывала, куда уехала. Вся деревня знала. И я приезжала сюда три года назад. Что-то не сходятся у вас концы с концами, гражданин хороший.

— Я не знал! Честно-пречестно, я не знал об этом! Верь мне, доченька!

— Так, — сделала я серьёзное выражение лица, — давайте-ка не будем торопиться с выводами. Представьтесь для начала. Имя, фамилия, должность, политические взгляды. Прошу отвечать кратко, не растекаясь словесами по древу. Начали!

В это мгновение в дверях показалась Людмила Тарасовна. Всплеснув руками, она бросилась к рыхлому мужчине и торопливо принялась поднимать его на ноги.

— Егор Валерьевич, что вы! — бормотала она укоризненно. — Разве можно так? Возьмите себя в руки!

Кряхтя и всхлипывая, мужчина позволил переместить себя в вертикальное положение.

— Это дочка моя, Люд! — бормотал он не то в оправдание своему поведению, не то просто от наплыва эмоций. — Ты не представляешь, как это волнительно — встретить взрослую дочь. Я же искал её! Да, по всем городам искал.

Библиотекарша, взяв мужчину за бочок, торопливо старалась вывести его из читального зала.

— Стоп, я ещё не закончила! — воскликнула я. — Фамилия как ваша, любезный?

— Светочка, вы бы не дразнили его, а? — жалостливо посмотрела на меня Людмила Тарасовна. — Это директор школы, Пахомов его фамилия. Он и раньше был со странностями, а в последнее время и вовсе с ума сошёл.

Алёшин отец! Вот так ну!

— Люда, ну что за чушь ты несёшь! — сморщился Пахомов. — С ума… Я адекватнее, чем кто бы то ни был. Просто я расчувствовался, я дал волю эмоциям. Имею право, в конце концов, потому что не каждый день встречаешь после долгой разлуки родную дочь. Кровинушку родную… Ты знаешь, сын это не то. Я не чувствую с ним духовной близости. Я вообще не уверен, что он мне родной. Ты же знаешь, моя Ирина гуляла тогда направо и налево. И я тоже пытался ей мстить, да! Отвечать той же монетой. Но встретил настоящую любовь в лице матери вот этого божественного создания. Пусть у нас тогда не сложилось, пусть мы не поняли друг друга, но чувства проверяются временем. И ты знаешь, сейчас я понимаю, что по-настоящему любил её. И эта девушка — она доказательство нашей любви. Посмотри на неё — она прекрасна! Разве может быть так красив ребёнок, рождённый без любви? Нет, Людочка, не может! Она — моя!