Наше неушедшее время - [67]
Все, что я тут упомянул, – разнообразные размышления об ослаблении роли Европы. Одни говорят об этом с торжеством, другие – с печалью. Но все предрекают Европе дальнейшее ослабление.
X
Серебряный век в моей судьбе
Еще не раз вы вспомните меня.
Николай Гумилёв[170]
Слов «Серебряный век» в СССР в годы моей молодости не знали. Они родились в Российском Зарубежье и долго еще не доходили до Советского Союза.
Сама память о том, что назвали «Серебряным веком», в СССР всячески уничтожалась. В августе 1946-го постановлением ЦК КПСС подверглась официальному осмеянию и истреблению. В докладе Жданова, основанном на этом постановлении, говорилось об Ахматовой: «До убожества ограничен диапазон ее поэзии, – поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной…»
Вообще же, издавать ее произведения «…так же удивительно и противоестественно, как если бы кто-либо сейчас стал переиздавать произведения Мережковского, Вячеслава Иванова, Михаила Кузьмина, Андрея Белого, Зинаиды Гиппиус, Фёдора Сологуба, Зиновьевой-Аннибал и т. д. и т. п.»[171].
У моей мамы и всех ее друзей это вызвало взрыв возмущения. Да разве только у них! Ведь растоптали культуру их юности!
Но попробуй высказаться! Только среди друзей.
Мама и ее друзья снова и снова говорили о своих любимых писателях, поэтах, художниках. Конечно, многое из этого я уже слышал раньше, но теперь – я уже был старшеклассником – понимал лучше. И любовь к Серебряному веку проникала в меня все глубже, влияла на меня все больше.
Для тех, рядом с кем я жил, память о Серебряном веке связана с их детством и юностью. И в разговорах со мной они вспоминали не только тяготы советских лет. Они отнюдь не идеализировали «царское время». Но говорили о светлом в их молодые годы. А это была и культура Серебряного века. Они полюбили ее и старались это чувство передать мне.
Я узнавал одно за другим имена, подвергшиеся официальному забвению. Начинал с чтения романов Мережковского, стихов Брюсова, Бальмонта, Игоря Северянина. Читал Сашу Чёрного, юмор Аркадия Аверченко.
Привлекали мое внимание не только к литературе Серебряного века. В детстве, еще до войны, – к тем зарубежным приключенческим романам, которые были широко распространены в предреволюционной России. Романы Луи Буссенара, Райдера Хаггарда… Да и стихи Киплинга, в них тоже нередко говорилось об «экзотических странах».
Старались знакомить меня с этой литературой не только потому, что сами увлекались ею в детстве и юности. А и потому, что хотели отвлечь мое внимание от сталинской пропаганды, которой были пропитаны все газеты, даже «Пионерская правда».
Из того, о чем со мной говорили, ближе всего мне были стихи Гумилёва и рассказы о его судьбе. Прививать мне интерес к Гумилёву не приходилось. Этот интерес у меня возник еще в дошкольном возрасте. Я жил в Ленинграде на Преображенской улице (тогда – улице Радищева). В соседнем доме Гумилёв поселился в 1918-м, после возвращения из Англии (теперь на этом доме памятная доска).
У мамы были сборники его стихов. Я вскоре стал их читать. Услышал, что его имя под запретом, и это усилило мой интерес. Ведь запретный плод сладок.
Особенно увлекся стихами об Африке. Эти стихи стали одной из причин, почему я стал заниматься историей Африки.
В 1946-м я, как и все тогдашние девятиклассники, обязан был знать доклад Жданова и разгромное постановление ЦК КПСС о литературе. Они вызвали у меня еще бо́льший интерес к Серебряному веку.
А запрет на память о Гумилёве (он ведь продолжался больше шестидесяти лет: с 1921-го, когда Гумилёва расстреляли, до 1986-го, когда во время перестройки отметили его столетие) усилил еще больше симпатию к нему.
И все же – почему в моей жизни память именно о Гумилёве сыграла такую особую роль?
Не только потому, что я слышал его имя еще дошкольником… Не только потому, что у нас в семье были сборники его стихов (в блокаду их пришлось обменять на жмых), когда я их еще по-настоящему не мог оценить. Не только потому, что его знал мой «дед», отец моего отчима, старый артист Александринки, и не раз при мне говорил о нем с Ольгой Арбениной, одной из возлюбленных Гумилёва, тоже артисткой Александринки.
А рассказы маминых друзей? Поразила мужественность Гумилёва, пусть и с бравадой, рисовкой. Умение любоваться женщинами и любить их. Увлеченность природой, людьми, красотой. Любовь к жизни. Пошел добровольцем на фронт. В тяжелейших условиях, в Гражданскую войну, в голод, холод, когда одни эмигрировали, другие задыхались и гибли, он создавал кружки поэтов, увлекал их так, что эта увлеченность оставалась у них на всю жизнь.
И, разумеется, – его трагическая гибель и организованное советской властью забвение.
Но главное, это я поначалу не сознавал, – мир Гумилёва помогал отвлечься от мира сталинского. Я погружался в те времена, увлекался ими, забывался в них, уходил от действительности.
К стихам Гумилёва влекло снова и снова. В самые тяжкие времена, когда, казалось, – вокруг непреодолимая мгла, читал наизусть:
Но потом утешал себя другими:
Сборник включает отрывки из путевых записок таджикских, русских, украинских и грузинских путешественников, побывавших в странах Африки с XI по 40-е годы XIX в.
Как узнавали друг друга страны, расположенные в разных полушариях, — Россия и Южная Африка? Как накапливались сведения? Какими путями шли? Через какие предрассудки проходили? Как взаимные представления менялись на протяжении трех веков? На эти и многие другие вопросы дает ответы наша книга. Она обращена к читателям, которых интересуют пути развития отношений и взаимопонимания между различными народами и странами.
Как складывались отношения между нашей страной и далекой Южно-Африканской Республикой во второй половине XX века? Почему именно деятельность Советского Союза стала одним из самых важных политических факторов на юге Африканского континента? Какую роль сыграла Россия в переменах, произошедших в ЮАР в конце прошлого века? Каковы взаимные образы и представления, сложившиеся у народов наших двух стран друг о друге? Об этих вопросах и идет речь в книге. Она обращена к читателям, которых интересует история Африки и история отношений России с этим континентом, история национально-освободительных движений и внешней политики России и проблемы формирования взаимопонимания между различными народами и странами.What were the relations between our country and far-off South Africa in the second half of the twentieth century? Why and how did the Soviet Union become one of the most important political factors at the tip of the African continent? What was Russia’s role in the changes that South Africa went through at the end of the last century? What were the mutual images that our peoples had of one another? These are the questions that we discuss in this book.
Африка Киплинга, Буссенара, Хаггарда Неизведанные дебри, невиданные звери Богатейшие в мире алмазные копи, золотые прииски Все это связано с именем Сесила Родса, который создавал в Африке Британскую империю Его имя носили две страны — Южная и Cеверная Родезия Через основанную Родсом компанию «Де Бирс» и сейчас идут на мировой рынок российские алмазы Что же это за человек, который по словам М. Твена, был «архангелом с крыльями — для одной половины мира и дьяволом с рогами — для другой». Об этом пойдет рассказ в книге.
Предисловие А.Б.Давидсона, известного историка-африканиста и англоведа, к публикации романа «Африканская ферма» и нескольких рассказов и аллегорий Оливии Шрейнер, южноафриканской писательницы английского происхождения.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.