Наше небо - [29]

Командир должен знать предельный потолок своей боевой машины.

Штурманская кабина покрылась колючими иглами инея, целлулоид обтекателя затуманился легкой изморозью. Температура — минус сорок три.

— Ну, как? — спрашивает Скитев радиста.

— Терпимо, — отвечает Комендантов.

Проходят еще минуты, десятки минут настойчивого стремления к пределу. Машина с ревом врезается в высь, и по ее голосу, поведению, по всему многообразию ее интонаций Скитев определяет запас высоты. Потом, удовлетворенный достигнутым потолком, снова ставит самолет на боевой курс.

Где теперь цель, объект высотного бомбометания?

Цели не видно. Она скрыта плотной дымкой, которая висит над озером и землей легкими облаками, плывущими на большой высоте. Но Скитев знает, что цель должна быть совсем близко, в каких-нибудь двадцати-тридцати секундах полета, и выравнивает самолет по абсолютно геометрической прямой. Штурман Завилович получает предупреждение. Машина ложится на боевой курс и резвой птицей несется по горизонту к тому направлению, которое известно в этом самолете только двум человекам.

Руки Скитева и Завиловича кажутся в этот момент онемевшими и соединенными в одной электрической цепи. Люди согнулись у боевых постов в ожидании какого-то мгновения, которое нужно уловить, которое должно решить исход боевой операции.

Если бы можно было воспроизвести безупречно высокую звонкую ноту, то именно такой звук характерен был в этот момент для самолета Скитева, несущегося к объекту «противника». Люди отсчитывают тягостные секунды, сверяя поспешный бег мысли с показаниями холодных, но точных приборов. Скитев ждет, когда в воздухе, отделившись от самолета, бомбы пойдут вниз… Ему кажется, что вот-вот самолет проскочит цель… Но, видимо, еще рано. Завилович словно в один комок собрал свои мускулы и готов их разжать для стремительного и внезапного броска… До невидимой цели остаются еще, может быть, последние километры по горизонтали, но Завилович, безукоризненный знаток траектории воздушного снаряда, уже рассчитал точку сбрасывания. Он смотрит на приборы и считает про себя. Рука плавно нажимает спуск. Последний запас бомб несется в цель…

Альтиметр показывает, что нижняя кромка стратосферы лежит далеко внизу…

Солнце уже растопило пелену тумана, когда самолет капитана Скитева коснулся своего аэродрома. Сняв маску, Скитев вылез из кабины навстречу товарищам, с нетерпением ждавшим его возвращения. Они порадовали своего командира, — первая и вторая бомбежки произведены отлично.

9800

Однажды, после занятий на аэродроме, я поднялся в воздух, условившись с летчиком совершить прыжок из мертвой петли.

Коля, так звали летчика, замечательный товарищ и весельчак, весьма неохотно пустился в это предприятие. Но мне хотелось лететь только с ним.

— Теперь тебе остается прыгать только через винт! — мрачно заключил он, усаживаясь в кабину.

После невероятных усилий мне удалось оторваться от самолета, и я понесся к земле, описывая в воздухе какую-то дугу. Но опрокинувшаяся машина перевернулась вокруг оси с такой скоростью, что я едва ускользнул от ее накрытия. Меня стукнуло стабилизатором по спине, и, обрадовавшись удаче, я падал, все еще не раскрывая парашюта, озираясь на самолет.

— Вот видишь, какой ты дуб, — начал Коля свой распек на аэродроме, видя, как дежурный врач делал мне растирание позвоночника. — Зачем это нужно было?

Дело происходило лет пять назад, когда парашютизм обретал свои права. Теперь Коле, командиру части истребительной авиации, хорошо понятны прыжки из сложных фигур высшего пилотажа.

Прежде чем обучать молодых инструкторов, я должен был сам овладеть техникой этих прыжков. Стратосфера была закономерной ступенью моей экспериментальной работы, ступенью, может быть, наиболее опасной, по зато самой увлекательной.

Мы со Скитевым были готовы. Готовность означает систематическую двухгодичную тренировку в барокамере, более десятка высотных полетов, полное освоение кислородной аппаратуры, подгонку обмундирования и многое другое, что может читателю показаться весьма скучным.

Окончательный выбор пал на парашют, не раз испытанный мною при тренировочных прыжках. Он состоял из главного, сложенного в ранце, и запасного, нагрудного. Словом, этот надежный и простой тип парашюта был целиком изготовлен на наших заводах молодыми советскими конструкторами. Обычный тренировочный парашют, которым широко пользуются при учебных прыжках, дает вполне безопасную скорость снижения (в среднем пять метров в секунду), исходя из максимального веса парашютиста в восемьдесят килограммов. Но я представлял настоящую парашютирующую лабораторию с таким набором всевозможной аппаратуры, что вес мой превышал нормальный более, чем в полтора раза.

Понятно, что рассчитывать на нормальную скорость снижения не приходилось. Непосредственно у земли я должен был открыть запасной парашют, предварительно сбросив некоторую часть своей, так сказать, «нательной» лаборатории.

Прыжок был назначен на 28 июля. Нас интересовала высота в девять-десять тысяч метров. Нужно было, поднявшись на этот горизонт, уточнить поведение парашютов в разреженной среде, скорость их раскрытия, действие длительного парашютирования и другие специальные вопросы. Одновременно решено было превысить мировой рекорд парашютного прыжка с применением кислородной аппаратуры.