Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны Д'Арк - [3]

Шрифт
Интервал

И «этот лунатик Бодуэн» покорил сердце «сильного, несколько тяжеловесного» юного крестьянина. «Пеги почти всегда брал его за руку, становясь в шеренгу, которую мы образовывали, разгуливая по двору», — пишет Таро и объясняет влияние, которое оказывал на Пеги этот «человек, напоминавший Жерара де Нерваля, загадочный и очаровательный, словно отмеченный печатью рока», близостью своей смерти. Роллан писал о почти религиозной тайне, окутавшей слияние душ обоих друзей: «Один из них — Марсель Бодуэн — умер в расцвете лет, другой — наш Пеги — долгие годы упорно называл себя именем покойного (он подписывал свои произведения — Пьер Бодуэн), подобно тому как Монтень закутывался в плащ Ла Боэси. Без сомнения, Пеги дал тайный обет — и в течение долгого времени выполнял его — сделать все, чтобы мысль умершего друга продолжала жить в нем». [15]

Старший сын Пеги, названный в честь Бодуэна Марселем (он был племянником М. Бодуэна, так как вскоре после смерти своего друга Пеги женился на его сестре), считал, что «Бодуэн хотел преобразовать общество согласно собственным идеям, и своим примером он помог… отцу серьезно задуматься над некоторыми планами преобразований, которые тот со своей стороны вынашивал и раньше, но до этой поры из-за неуверенности в себе считал маловажными и чисто умозрительными». [16]

Эти «некоторые преобразования», упоминающиеся в письме сына Пеги, разумеется, носили социалистический характер. Считается, что именно Марсель Бодуэн первым внушил социалистические идеалы Пеги, сознание которого с детства было глубоко религиозным. Многие исследователи определяют мировоззрение Пеги как «социалистический мистицизм» и связывают его с «атмосферой мистической любви к умершему юноше». [17] В доказательствах необычной значительности Марселя Бодуэна для Шарля Пеги нет недостатка. Это и письма Пеги к Марселю Бодуэну, и свидетельства современников, и многочисленные прямые и косвенные упоминания о Марселе в текстах Пеги. Данные свидетельства об этом периоде жизни Пеги несколько противоречат интересному положению, выдвинутому французским ученым А. Дрю: «Чем был обязан Пеги этому человеку, сейчас уже трудно установить, но об этом можно догадываться по другим дружеским связям Пеги, например с Эрром, Сорелем, Галеви, Маритэном, Бенда и прочими. Все творчество Пеги… это нескончаемый диалог между ним и его друзьями. Он слушал их и учился у них, и они часто заблуждались, думая, что имеют определяющее влияние на его жизнь, на его творчество, когда он неожиданно являлся перед ними в таком новом качестве, о котором они и помыслить не могли. В конце концов, он все равно шел по своему пути, даже когда оставался совсем один и за ним никто не следовал». [18] Приведенное суждение А. Дрю заслуживает внимания. В самом деле, вся дальнейшая жизнь Пеги подтверждает его. Как бы Пеги ни относился к своим близким, друзьям, единомышленникам, учителям, коллегам, он никогда не поступался своими убеждениями. В основе отношений Пеги с людьми лежали не привязанности, не пристрастия, не дружеские чувства, а единство идей, единое мироощущение. Он мог восхищаться Жоресом и Ренаном, но также мог отказаться от дружбы с первым и от пиетета по отношению ко второму, если чувствовал, что их взгляды расходятся.

Вместе с Марселем Бодуэном Пеги учился и в Высшей Нормальной школе, куда тот поступил в последнем триместре 1894 года. Об этом учебном заведении подробно рассказывает учившийся там же несколькими годами ранее Ромен Роллан. Он называет Нормальную школу «монастырем на улице Ульм»: «Строгие монастырские правила допускали лишь редкие выезды в театр и отпуска по воскресеньям в дневные часы. Школьная администрация неохотно шла даже на выдачу разрешений для слушания дополнительных лекций в других высших учебных заведениях. Учреждение на улице Ульм в своей ревнивой гордыне полагало, что дает вполне достаточное образование. Оно походило на монастырь, где процветала интеллектуальная жизнь. Длинные галереи замыкали квадратом неуютный сад с бассейном посредине. У входа в школу дежурил привратник… Нас, молодых интеллигентов, изучавших литературу и точные науки, было человек сто тридцать или сто сорок; мы пользовались исключительными привилегиями… Имелась чудесная библиотека, где можно было шататься и пропадать целыми днями… Три ученических года превращались в суровую и упоительную игру ума, ускользавшего от опеки и устремлявшегося на поиски открытий, ума, становившегося на дыбы, чтобы сбросить педантичную узду лиценциатских и кандидатских экзаменов, которые приходилось сдавать на первом и третьем годах обучения… Зато второй курс был таким раем! Думай — сколько и над чем угодно… Есть ли большее счастье на свете? То была Телэмская обитель разума…». [19]

Учили в этой обители разума превосходно. В силу замкнутости системы образования в Нормальной школе преподаватели имели дело не с большой и достаточно случайной аудиторией, как например в Сорбонне, и, следовательно, им не приходилось считаться с непредсказуемой реакцией анонимной толпы. Ромен Роллан с нежностью вспоминал о своей alma mater: «Сейчас, спустя полвека, я с чувством благодарности и восхищения думаю о том великолепном даре, который демократическая система обучения преподносит избранным молодым людям, восхищаюсь могучими умами, которые просвещают и направляют молодежь». 


Рекомендуем почитать
Осуждение папства

Составляем ли мы вместе с ними одну Церковь? Мы православные и католики? Неужели Православие и Католицизм суть два легких одного тела Церкви Христовой? Следовательно, Христос дышит всеересью папы? Разве отчужденная Западная Церковь, Католичество, не осуждена Церковью, не предана диахронически анафеме? Тогда, можем ли мы беспрепятственно общаться с ними совместными молитвами и единой службой? На эти и многие другие вопросы пытаются ответить авторы настоящей книги.


Церковь, Русь, и Рим

В книге известного русского зарубежного историка Церкви Н.Н.Воейкова "Церковь, Русь, и Рим" дано подробнейшее исследование истоков, разрыва и дальнейшей судьбы взаимоотношений Латинства и Православия. Глубочайший исторический анализ совмещается с выводами о вселенской значимости и актуальности идеи Русской Православной Монархии, об "удерживающей" миссии Русских Православных Царей и причинах неурядиц в современной России. Книга может использоваться как учебное пособие и как увлекательный исторический очерк для вдумчивого читателя.


Прочтение образа Девы Марии в религиозной культуре Латинской Америки (Мексика, Венесуэла, Куба)

В статье рассматривается трактовка образа Девы Марии в ряде стран Латинской Америки в контексте его синкретизации с индейской и африканской религиозной традицией. Делается вывод о нетрадиционном прочтении образа Богоматери в Латинской Америке, специфическом его понимании, связанным с поликультурной спецификой региона. В результате в Латинской Америке формируется «народная» версия католицизма, трансформирующая постепенно христианскую традицию и создающая новую религиозную реальность.


Католическая вера

Книга содержит авторское изложение основ католической веры и опирается на современное издание «Катехизиса Католической Церкви».


Вербы на Западе

Рассказы и статьи, собранные в книжке «Сказочные были», все уже были напечатаны в разных периодических изданиях последних пяти лет и воспроизводятся здесь без перемены или с самыми незначительными редакционными изменениями.Относительно серии статей «Старое в новом», печатавшейся ранее в «С.-Петербургских ведомостях» (за исключением статьи «Вербы на Западе», помещённой в «Новом времени»), я должен предупредить, что очерки эти — компилятивного характера и представляют собою подготовительный материал к книге «Призраки язычества», о которой я упоминал в предисловии к своей «Святочной книжке» на 1902 год.


Истина симфонична

О том, что христианская истина симфонична, следует говорить во всеуслышание, доносить до сердца каждого — сегодня это, быть может, более необходимо, чем когда-либо. Но симфония — это отнюдь не сладостная и бесконфликтная гармония. Великая музыка всегда драматична, в ней постоянно нарастает, концентрируется напряжение — и разрешается на все более высоком уровне. Однако диссонанс — это не то же, что какофония. Но это и не единственный способ создать и поддержать симфоническое напряжение…В первой части этой книги мы — в свободной форме обзора — наметим различные аспекты теологического плюрализма, постоянно имея в виду его средоточие и источник — христианское откровение. Во второй части на некоторых примерах будет показано, как из единства постоянно изливается многообразие, которое имеет оправдание в этом единстве и всегда снова может быть в нем интегрировано.