Наша улица (сборник) - [39]

Взбешенная неудачей полиция пошла по пути репрессий:

составляла протоколы, штрафовала, заводила тяжбы и наделала много опустошений в тощих карманах бедняков.

Дошло до того, что полиция начала штрафовать за кучи мусора, чуть ли не веками лежавшие во дворах и никого ранее не беспокоившие, и за вылитые около дверей помои.

Больше всех старался околоточный надзиратель Захаркин. Выполнить приказ исправника было для него вопросом чести. Как можно, чтобы он, родившийся и выросший среди евреев, разговаривавший по-еврейски, как самый настоящий еврей, и знавший подноготную каждого еврея, не добрался бы до хозяина собаки!

Низкорослый, в мундире почти офицерского покроя, он мелкими шажками, правым бочком вперед бегал по городу словно вдогонку за своей остроконечной льняной бородкой и как гончая принюхивался в поисках жертвы.

Лавочников он штрафовал за то, что они слишком рано открывали свои лавки или же за то, что слишком поздно закрывали их, извозчиков - за недостаточно чистые дрожки, домохозяев - за сломанные ступеньки, за кривые плетни, за не наполненные водой бочки около домов, базарных торговок - за засорение базара, ремесленников - за отсутствие патента, за выгоревшие вывески. Не было человека, который не ощутил бы на себе его гнев.

Захаркин предупреждал, что, если ему не выдадут преступника, все это можно будет считать только началом.

Ни угрозы, ни репрессии, однако, ни к чему не приводили: хозяин собаки не находился.

Сам исправник ходил по городу злой, мрачный. И горе было тому, кто попадался ему под руку в эти дни.

Мы с Ноткой, конечно, очень жалели о трагической кончине нашего преданного друга, бескорыстного защитника от врагов, нашего ученого Цезаря. Вместе с тем мы почти радовались тому, что он был убит на месте. Если бы Цезарь вырвался из рук исправника и прибежал домой, он привел бы своего мучителя прямо к нам. Плохо нам тогда пришлось бы!

Но и теперь, несмотря на то, что страшную тайну Цезарь унес с собой, мы все же не были спокойны. Чем мы гарантированы, что кто-нибудь из посетителей нашего "цирка" не проговорится об ученой собаке? Что тогда нас ожидает? Об этом даже подумать было страшно.

И мы не зря боялись.

Однажды утром, едва мы встали с постели, явился Захаркин.

У меня дрогнуло сердце: визит Захаркина не предвещал Ничего хорошего.

- Ну, Хаим, - без всяких предисловий обратился он к отцу, - твоя собака тебе дорого обойдется.

Вначале отец даже не понял, о чем идет речь. Какая собака? Откуда у него собака? Собаки он никогда и близко не подпускал к себе.

- Если ты не держал собаки, то сын твой ее держал. Ученая она была у него. Цирк он открыл. Захаркин все знает, от Захаркина ничего не скроешь.

Я похолодел. Так оно и есть: кто-то из компании Липы-Губы нас выдал.

Отец изменился в лице: ему, видно, вспомнилась собака, которую он когда-то собирался сдать живодеру.

- Господин околоточный, Иван Петрович! Это вовсе не моего мальчика собака. Целая куча бездельников играла с какой-то приблудной собакой у меня во дворе, я их всех выгнал вместе с нею еще два месяца тому назад. А с тех пор...

- Ну, хозяин, - перебил его Захаркин, - объясняться ты будешь не со мной, а с господином исправником. Он уж разберется...

Обычно, когда заходила речь о страхе перед начальством, отец уверял, что за правду он готов сражаться даже с самим исправником. Но теперь, хотя он и чувствовал себя совершенно невиновным в преступлении Цезаря, он не испытывал ни малейшего желания объясняться с исправником.

Дрожащими пальцами отец достал из кармана два бумажных рубля и сунул их Захаркину.

- Прошу вас, господин околоточный!

- Вот что я тебе скажу, Хаим, - сразу смягчился Захаркин. - Я бы тебе охотно помог. Почему не помочь порядочному человеку? Но дело, видишь ли, такое... Я уже доложил исправнику, что хозяин собаки нашелся. Так что скрыть твое имя от него уже невозможно. Ты ведь знаешь, что значит задеть его любимца. Поэтому здесь надо действовать с умом, деликатненько, а то как бы вместо добра не вышло зло как для тебя, так и для меня.

Захаркин склонил голову набок и, покручивая белокурый ус, задумался.

- Вот что я тебе посоветую, хозяин! - изрек он наконец. - Завтра, часов в двенадцать, сходи к исправнику и постарайся оправдаться перед ним: так, мол, и так, милостивый господин исправник, это чистый поклеп. Какойнибудь недоброжелатель мой, наверно, ввел господина околоточного в заблуждение. Никогда в жизни я не держал собак. Ни я, ни мои дети... Смилуйся над ни в чем не повинным человеком... Говори только пожалостнее, пусти слезу, он это любит... Одним словом, делай что можешь, и я сделаю для тебя что смогу. Обрати внимание, в каком он настроении. Если ты попадешь к нему в добрый час, то может случиться, что отделаешься пустяком. Ну, бывай... Мы еще с тобой увидимся...

- Это все ты виноват, - набросился на меня отец, как только Захаркин ушел. - Теперь беды не оберешься.

Подожди, дай только разделаться с ними, тогда я возьмусь за тебя. Ты теперь на всю жизнь закаешься гонять с собаками, живодер ты этакий!

Вся улица уже знала, что Захаркин отыскал хозяина провинившейся собаки и что того вызвали к исправнику.