Наша трагическая вселенная - [62]

— Да.

— Эх. Мне показалось это такой нудной затеей… И что, правда надо прикреплять вещи булавками к доске?

— Иногда надо. Но я в основном просто расправляю детали на полотенце на чистом столе и оставляю их там сохнуть.

— У меня нет чистого стола. Подожди-ка секунду.

Я положила трубку на подлокотник дивана и сняла кофту. Дом никогда как следует не прогревался, даже летом, но, пока мы разговаривали с Либби, воздух становился все более и более влажным, будто приближалась гроза. Я снова взяла трубку, и в этот момент за окном сверкнула молния.

— О господи, — выдохнула я в телефон. — Молния.

— Где?

— Ты что, не видела?

— Нет.

— Да не могла ты не видеть!

— Тебе, наверное, показалось. Так о чем же мне попросить вселенную?

— Не знаю. О настоящей любви?

— Твою мать! Тебе первым делом нужны деньги, мне — любовь, хотя вообще-то от собственных денег я бы тоже не отказалась, ну и вдобавок ко всему мне бы хотелось лучше справляться с работой в саду. Чего же еще можно желать кроме денег, любви и творческих способностей?

— Мира во всем мире?

— Если бы у всех были деньги, любовь и творческие способности, не было бы необходимости просить о мире во всем мире. Так, ладно. Да, я хочу любви. Я хочу Марка. Слушай, а что будет, если эта книга попадет в руки Бобу и он попросит у космоса, чтобы я любила его больше, чем Марка?

— Наверное, настанет конец света, — предположила я.

Часы показывали восемь. Молний я больше не видела, а Кристофер так до сих пор и не пришел. Мобильного телефона у него не было, и я хотела уже звонить его отцу, но передумала. Вместо этого я сидела и некоторое время изучала схему вязания тапочек. Потом набрала три петли, с которых надо было начинать боковую часть тапочки, и провязала один ряд. На это у меня ушла примерно минута. В следующем ряду нужно было прибавить одну петлю, и мне пришлось сходить наверх за книжкой «Учимся вязать», чтобы внимательно рассмотреть рисунок и разобраться, как это делается. Потом я сварила себе кофе и попыталась прибавить петлю. У меня ничего не получилось, я все распустила и начала набирать петли заново. Прекрасная серебристо-голубая шерсть уже становилась потрепанной и неопрятной. Я отрезала испорченный конец нити и начала все сначала.

Как же это было похоже на мой чертов роман! Все, что я когда-либо для него придумывала, сначала казалось отличной идеей, но потом мне в голову приходила другая «отличная идея», и от прежней приходилось отказываться. И как, интересно, я собиралась ввернуть в роман все эти эзотерические книги? Ну хорошо, работа над статьей действительно может пойти на пользу моей героине — ей будет чем заняться, придется выйти из дома, пообщаться с людьми, — но как передать с помощью формата блокнота, что она собирается что-то написать, а не просто так читает всякую чепуху? И как изменится жизнь героини после того, как она прочтет все эти книги? Она придет к выводу, что наука сильнее иррационального или же наоборот? А какой-нибудь третий вариант тут возможен? Я вздохнула и снова распустила то, что успела связать. Кристофера все не было, а я проголодалась.

Я совершила налет на банку с мелочью, надеясь, что там завалялась пара фунтов: тогда я смогла бы купить себе на обед рыбу с картошкой вместо того, чтобы грызть бутерброд из черствого хлеба с фасолью. Но в банке обнаружились только однопенсовые и двухпенсовые монетки, и тащить все их в рыбный ларек мне было стыдно. Если сейчас придет Кристофер и спросит, как он это любит делать, что у нас сегодня на обед, я, пожалуй, взорвусь от злости! А почему бы ему самому хоть раз не подумать о том, что мы будем есть? В конце концов я пообедала хлебом с фасолью, запив его очень крепким кофе. Все то время, пока я ела, передо мной на столе лежал открытый «Второй Мир». Мне было ужасно любопытно прочесть новую книгу Ньюмана, тем более что на обложке у нее был отзыв Ви. Может, все-таки это она прислала мне предыдущую книгу? Чтобы узнать, мне придется с ней связаться, но как же это сделать?

Беша обедала вместе со мной. Каждый вечер я клала ей в миску сухой корм и небольшую порцию собачьих консервов. Она мигом проглатывала консервы, а потом вытаскивала передними зубами один-единственный кусочек сухого корма — печеньку размером с маленькую гальку, относила ее в коридор, подбрасывала в воздух, каталась на ней и только после этого съедала — хрум-хрум! — с таким звуком, каким озвучивают на радио чьи-то шаги по гравию. Затем она возвращалась, брала следующий кусочек — и так продолжалось целую вечность. Иногда она эту печеньку «закапывала», конечно, не по-настоящему, ведь земли у нас дома не было, но она инстинктивно проделывала те простейшие движения, которые обозначали «закапывание». Завершался этот ритуал тем, что Беша подталкивала воображаемую землю носом и накрывала печеньку слоем почвы. Она делала это очень старательно, и в глазах у нее появлялось такое задумчивое выражение, будто она представляла себя героиней в какой-нибудь собачьей истории.

Пока мы с Бешей ели, чайки за окном кричали свое «эк-эк» и одинокий ветер медленно кружился в вальсе, спускаясь по ступенькам Браун-Хилл, а потом летел дальше, через весь город, пока не достигал наконец реки, где его ожидали партнеры по танцу — корабли, и тогда он замирал от восторга, и в воздухе раздавался легкий звон.