Наша тайная слава - [50]

— Сегодня-то у меня гораздо более прагматичное представление об отношениях внутри пары! Я заключаю с женщиной некий договор, не заверенный ни мэром, ни священником, но договор молчаливый, который включает в себя много параграфов, причем некоторые из них отпечатаны совсем мелким шрифтом. По моему мнению, устойчивые пары — это те, которые внимательно его прочитали, включая написанное мелкими буковками, подписали его и исполняют. Но в то время я еще ничего не знал о юриспруденции любви. Тем более что наша история плохо началась: я был ее начальником, она была у меня в подчинении. И тут ничего не меняло, что я был молодым человеком, беззастенчивым как в любви, так и в делах, — я не собирался совершить ошибку и переспать с секретаршей. Так что я всего лишь смотрел, как она проходит по коридору, игнорировал ее в лифте и краснел всякий раз, как она склонялась ко мне с папкой бумаг на подпись. Я надеялся со временем освободиться от необходимости завоевать ее. Вплоть до того дня, когда обнаружил в той папке ее заявление об уходе. С припиской: Подпишите, и можете пригласить меня на обед.

— Не лишено элегантности.

— С тех пор у нас было полно времени, чтобы узнать друг друга, и мы безудержно этому отдавались. Я представил ее своей семье, возил ее с собой повсюду, настаивал, чтобы она присутствовала на всех моих важных переговорах: я доверял только ей. Анна могла бы набросать портрет моих амбиций, моей жестокости в делах, моей суровости к своему окружению. Через три года она со мной распрощалась, я помню это слово в слово: Ты станешь очень сильным, очень опасным, ты не сможешь иначе, это написано тебе на роду, ты — хищник. Это не хорошо и не плохо, это просто данность. Ты всем пожертвуешь ради своей жажды успеха, и самых близких к себе ранишь сильнее всего. Кто знает, может, в пятьдесят лет ты и станешь неплохим малым. Успокоившимся, примиренным. Я даже завидую той, кто разделит с тобой твою жизнь. Но пока ты будешь страдать сам и заставишь страдать других. Я девушка простая, спокойная. Мне нечего делать на твоей войне. Я встретила тебя слишком рано, Кристиан Гримо. Но я всегда буду думать о тебе с нежностью.

Выкликала подумал: сколько же раз за двадцать пять лет он вертел эти фразы во все стороны, так и не сумев придать им какой-то смысл?

— Кто знает, может, в пятьдесят лет ты и станешь неплохим малым. Из-за этого пророчества Анны я и разослал эти приглашения. Пора измерить пройденный путь. Составить себе представление о том, кем я стал. Сегодня вечером я получил ответ.

***

В квадратном зале буфетные стойки снова сервировали закусками: холодное, горячее, мясо, рыба, птица — все без исключения. Кристиан Гримо пригласил своего выкликалу не стесняться, натянуть нос всем отсутствующим: хотя пятьдесят человек пренебрегли его яствами, но один-единственный точно их достоин.

— Остальное завтра доставят в благотворительные организации. Но сегодня воздадим честь этому буфету, чтобы он остался по крайней мере в наших воспоминаниях.

Привыкший обходиться бутербродом, снисходительно приготовленным ему на кухне и торопливо проглоченным среди снующих туда-сюда официантов, выкликала оробел, застыв с тарелкой в руке и пустым животом перед всем этим изысканным изобилием. Гримо был прав, сказав про воспоминания, потому что уже никогда бедному распорядителю не представится такой случай. Вкусы скоро забудутся, только гомерическая история этого буфета сохранится нетронутой в его памяти. Он еще долго будет ее рассказывать.

Приблизившись к столу сотрапезников, струнный квартет наконец почувствовал, что играет для публики. Почти раздраженному Гримо они показались вдруг оркестром из русского ресторана, который заставляет рыдать скрипки в ожидании чаевых. И все же эту идею стоило удержать в уме.

— Эти барочные чудики начинают нас доставать, вы не находите?

Слишком заинтригованный голубизной голубого омара, выкликала его не слушал.

— Господа, вы не могли бы нам сыграть что-нибудь поцыганистей, что лучше пойдет с водкой? Это ведь наверняка засело в ваших струнах, если можно так выразиться.

— Поцыганистей?

— Само собой разумеется, размер вашего вознаграждения будет увеличен.

Посовещавшись, музыканты почувствовали себя в силах принять вызов, только бы им разрешили снять рединготы и парики. Кристиан поблагодарил их за это усилие. Потом пригласил своего выкликалу приблизиться к буфету с кондитерскими изделиями, скорее для услады глаз, чем ради настоящего чревоугодия.

— Рекомендую вам вот эти сероватые макароны[11], они с белыми трюфелями. Воображаю завтрашнюю рожу бомжа, который проглотит один-два и спросит: а они с чем, эти штуки?

Выкликала ничто так терпеть не мог, как цинизм, тем более цинизм богачей, но в устах Кристиана Гримо подобное замечание казалось, скорее, добродушной шуткой. В этом-то и заключалось обаяние его манеры говорить — в способности выдавать гнусность за комплимент, а комплимент за гнусность. Он попросил своего секретаря, чтобы буфет убрали как можно скорее, все упаковали и избавились с наступлением рассвета. После этого исчез в курительной комнате, чтобы выбрать себе гаванскую сигару. Выкликала воспользовался этим, чтобы позвонить своей жене. Сказал, что вернется поздно, с прекрасной прибавкой в кармане, я тебе потом объясню, чтобы она ни о чем не беспокоилась, его клиент немного особенный, но чтобы сейчас все бросить, и речи быть не может, я тебе потом объясню, еще один час, максимум два, я тебе потом объясню.