Наша тайная слава - [41]

Когда она умолкла, профессор поблагодарил ее и попросил прислать к нему из приемной ее мужа. Тот некоторое время поразмыслил, потом начал:

— Что вам сказать о Жюстене… Мы водили его на все обследования, какие только возможно, и это ничего не дало… Совершенно непонятно, что с ним могло произойти… Это даже не было несчастным случаем, никакой травмы, ничего, просто однажды утром мы нашли его в кровати вот таким… Когда прошло первое ошеломление, я запаниковал, решил, что в его маленькое тельце вселилась смерть, что скоро она у нас его отнимет, не сказав почему… Но знаете, есть кое-что и потаинственнее, чем смерть… Это его отсутствие… Иногда это отсутствие кажется мне таким невыносимым, что порой мне случается отрицать его, вести себя так, словно Жюстен по-прежнему с нами, и я принимаюсь говорить с ним наедине битыми часами. Никогда я с ним столько не говорил… Я воспользовался этим, чтобы рассказать ему все, чему отец должен научить своего сына… Вроде как говорю с человеком в коме, составляю ему компанию, надеясь произнести волшебное слово, которое заставит его сесть на своей постели и спросить: Папа? Где мы?.. Поначалу мне случалось просидеть с ним до самого рассвета… Мы дежурили по очереди с Элен… Могли бы нанять сиделку или поместить его в институт, но нужно было, чтобы по крайней мере один из нас был с ним при его возвращении… Я не скрываю от вас, что после страха мной овладел гнев. Этот необъяснимый феномен вызвал во мне чувство бессилия, которое превратилось в возмущение, а потом сменилось гневом. Ведь невозможно добиться внятного диагноза от всех этих бородатых старцев в белых халатах, этих ученых мужей, этих бонз, этих профессоров, увешанных своими дипломами… Вас я не валю в ту же кучу, доктор, но на них я был так зол… И еще я был зол на себя самого… Надо было видеть, как я бил себя в грудь, словно кающийся: Какой грех я совершил, Господи?!. Эта фраза вертелась у меня в мозгу, преследовала меня месяцами… Наверняка мне надо было искупить очень большой грех, но как же я хотел бы знать, какой именно. И весь этот гнев я в конце концов обратил против… Жюстена. Не надо бы мне говорить такое, но это правда, я был в гневе против десятилетнего ребенка, который смылся отсюда, дезертировал. Но не только… Я на него злился по совершенно эгоистичным причинам… Вначале я стыдился так думать, но теперь, когда прошло время, могу наконец признаться: я винил его в том, что моя карьера на предприятии застопорилась. Да, я был из тех типов, которые живут только своей работой, одним из хищников, выпущенных в джунгли либерализма, одержимых неотвязной мыслью о завоевании новых рынков… Но сегодня я знаю, что завоевать Индию и Китай ничто в сравнении с неведомым континентом, которым является душа нашего мальчугана… И нет никакого проводника, никакой карты, никакого компаса… Иногда у меня возникает чувство, что я иду в верном направлении и вдруг начинаю блуждать… Но я все еще пытаюсь искать… Вначале я считал, что должен искать в одиночку… Когда я встретил Элен, это была хрупкая барышня… Даже сама эта хрупкость как раз и привлекла меня в ней… Карьерист, влюбленный в девушку, которая взвалила все несчастья мира на свои плечи… Я в этом видел обостренный романтизм, тогда как это была всего лишь склонность к депрессии… Когда мы зачали Жюстена, можно было подумать, что это первая женщина, которой предстояло родить… Воплощенная Ева, которую покарал Бог: В муках будешь рожать детей!.. Хотя она так желала ребенка… Даже если это случилось чуть рановато на моем пути, я не мог отказать ей в этом, она ведь была моей женой… А вслед за послеродовой хандрой и упадком сил началось такое слияние с ребенком… Мне потребовалось много времени, прежде чем я нашел свое место на семейной фотографии… И когда это несчастье обрушилось на нас, Элен, вопреки всем ожиданиям, оказалась крепче, чем я ожидал… Нас сблизила внезапная потребность быть заодно. Мы уже давно не были парой, но с тех пор стали единой командой… Когда один начинает сомневаться, другой его поддерживает. Когда мы выходим из очередной больницы, продвинувшись не дальше, чем в предыдущий раз, мы обмениваемся взглядом, который означает: Дорогой, дорогая, надо рассчитывать только на самих себя. Я знаю сейчас, почему женился на ней. Оказалось, что эта идеалистка крепко стоит на земле. Из нас двоих это она тянет весь воз на себе! Конечно, наша жизнь не совсем такая, какой я ее себе представлял… Вместо того чтобы проводить отпуск в Калифорнии, мы ездим в Вандею, к моим родителям. Доверяем им Жюстена, а сами устраиваем вылазки по окрестностям. Мы с Элен… Каждый час, проведенный вместе, только вдвоем, драгоценен для нас, потому что украден у невзгод… Теперь мы ждем, что и Жюстен к нам присоединится… Нам уже не хватает только его…

Профессор поблагодарил и попросил оставить его наедине с ребенком — для первого контакта.

Любой человек, включая крупных специалистов, которые оказывались наедине с Жюстеном, с его минеральным безмолвием и безучастностью статуи, быстро терял свое хладнокровие и предпочел бы хаос. Профессор Рошбрюн, которого все это ничуть не впечатлило, отставил в сторону свою компетентность практикующего врача и вступил с Жюстеном в некий флегматичный поединок, поскольку никакого чувства сопереживания по отношению к ребенку-аутисту у него не возникло. То, что он испытывал, было восхищением. Инстинктивно он распознал исключительного пациента, по меньшей мере такого же сильного в своей области, как и он в своей. Молчание, которое теперь их связывало, было вызовом, обоюдным испытанием. Потянулись долгие, безжалостные минуты. Врач достал из ящика стола пачку табака, взял оттуда щепоть волоконец, отчего по кабинету распространился древесный запах, и ловко свернул себе сигарету.