Наша Маша (Книга для родителей) - [28]

— Что это? Ой, что это? Я боюсь!

— Это— финчук.

— А что это такое? Что его— есть надо?

— Это же игрушка!!!

— А-а! Вроде мячика?!

И я взял финчук и стал подбрасывать его.

30.8.59.

Дождя не было. Дачи уже пустеют. Тихо. Грустноватые августовские сумерки, которые так любит Машкин отец. Редкие огни на верандах. Пронзительно чистый воздух.

Вернувшись домой, с аппетитом поужинали. Машкин столик придвинули к нашему, большому, и она принимала участие в общей трапезе. На ужин был картофель в мундире. Машка с удовольствием чистила его (пожалуй, даже с большим удовольствием, чем ела), с хрустом грызла малосольный огурец, ела сама и давала коту жареную ряпушку. Были мы втроем, тетя Минзамал в городе, сегодня суббота.

* * *

Прибежала, стучит в дверь, что-то лихорадочно говорит.

Открыл дверь:

— Что такое?

— Иди!! Скорей! Люся на кроватке лежит!

— Где? Какая Люся? На какой кроватке?

Думаю: может быть, у меня она оставила свою Люсю?

Нет, тащит к себе. Вся дрожит, вся трепещет от страстного нетерпения.

— Люся! На кроватке! Посмотри! На кроватке Люся лежит!..

Выхожу на веранду. Там в тети Лялином складном бревенчатом домике— на настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся. А у кровати— столик и еще что-то.

На все это надо смотреть через окошко. И по возможности— Машиными глазами.

31.8.59.

Вечером ходили втроем в лес. Бродили до девяти часов, но даже ни одной сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы, вволю накричались “ау”, надышались пахучим лесным воздухом, немножко промочили ноги.

Между прочим, Машка “ау” не кричит, кричит “аву”. Поставить рядом две гласные ей, по-видимому, еще трудно.

* * *

Идем мимо туберкулезной больницы.

— Бойница! Мама, смотри, бойница!

— Не показывай пальцем, Машенька.

— Я шишкой показываю.

В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.

* * *

Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:

— Маша, принеси мамочке ботики.

— Я— мама.

— Принеси Машеньке ботики.

Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.

— Я возьму варенье лучше.

* * *

В саду остановились под окном моей комнаты.

— Вон папа смотрит,— объявляет Машка.

Я спрашиваю:

— Где?

— Нет, он уехал.

— Куда?

— Он в Ленинграде.

— На поезде уехал или в автобусе?

— Да, на поезде.

— А что он делает в Ленинграде?

— Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.

— Что же они делают?

— Играют. В магазинчик. Еще в прятки.

* * *

Сегодня во время гимнастики, когда Маша лежала на столе и проделывала ножками “велосипедик”, она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.

— Дед Мороз придет?

— Придет.

— Подарки привезет?

— Да, детям привезет подарки.

— И мне?

— Ты же— мама?

— Нет, и мне, и мне!

— Я ж тебе говорю: взрослым Дед Мороз подарков не приносит. Ты же мама?..

— Да.

А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Может быть, впервые подумала о том, что быть взрослым— это не сплошная масленица.

1.9.59.

Кончилось лето. И кончились наши дальние прогулки. А ведь давно ли, каких-нибудь две недели назад, в знойный день блуждали мы с Машей по высохшему болоту— там, где Гагарка впадает в море.

А сейчас и тети Ляли нет, и Синдбад не лает, и солнышко нас не навещает. Хмурое небо висит над опустевшим и притихшим Разливом.

Утром и днем я работаю. Мама— тоже. Машка возится или во дворе, или на веранде.

А к вечеру, после позднего нашего обеда, отправляемся на прогулку— в ближний лесок или на асфальтовую дорожку к сараю Ленина. Вчера, возвращаясь домой, заходили на почту, звонили тете Ляле.

Маша говорила уже не стесняясь, с очень взрослыми интонациями:

— Как ты поживаешь, тетя Ляля? А Синдбад как поживает? А кот Кузьма как поживает?

Потом громким шепотом, обращаясь ко мне:

— Что еще сказать?..

* * *

Сейчас второй час. Небо серое в белых подпалинах.

Маша во дворе— играет с соседской девочкой Леночкой и с каким-то мальчиком. Люди эти старше Маши года на два, на три, но им некуда податься: большие ребята разъехались— сегодня начало учебного года,— и волей-неволей приходится играть с нашей пигалицей. Меня эта снисходительность оскорбляет.

* * *

То и дело возникают задачи, решить которые не так-то просто. Вышел во двор, вижу— у калитки, ведущей в сад, отломана деревянная вертушка-закрывалка.

— Кто это сделал? Это ты, Маша?

— Нет.

— А кто?

Глаза забегали. Так бывает, когда она фантазирует, придумывает что-нибудь.

Я говорю:

— Кто?

— Деичка.

— Какая девочка? Леночка?

— Да.

— Ах, вот как! Это правда?

— Да.

А мне почему-то кажется, что неправда.

Взял ее за руку.

— Ну, идем к Леночке.

Смеется:

— Идем!!!

— Значит, это Леночка?

— Нет, это мальчик.

А там был и мальчик— в этой компании, которая играла сегодня утром у нас во дворе.

Так и не выяснил: правду она говорит или сочиняет?

А позже пришла ко мне. Я дал ей конфету. Она просит еще. Я спрашиваю:

— А тебе уже давали после ужина конфету?

Мнется. Вздыхает. Глаза испуганно бегают. Но говорит прямо:

— Давали.

— Кто тебе дал конфету?

— Тетя Минзамал.

Иду на женскую половину выяснять и узнаю, что ничего подобного, никто никаких конфет ей не давал! Значит, сама на себя наклеветала!..

* * *

Ох, сколько ошибок делаешь! Ошибок, которые так трудно исправлять потом.

Собирались идти в лес. Но за обедом Машка плохо вела себя, капризничала, грубила, и мне пришлось заявить, что с такой девочкой ни я, ни мама в лес не пойдем. Она не поверила. Мало ли угроз в течение дня ей приходится выслушивать— угроз, которые почти никогда не сбываются. Но на этот раз мы решили, что угроза должна осуществиться. Прогулка в лес была отменена. Мы с мамой оделись, чтобы идти на почту. Я вывел велосипед. Машка безмятежно бегала, уверенная, что сейчас и ее тоже позовут одеваться. Но вот я говорю: