Наша девочка - [2]

– Ох, что твоя мать тебе дала? От конфет ты останешься без зубов, а колбаса детям вообще вредна. Только если не докторская, жареная. Если пожарить, тогда весь вред уйдет. Ты разве не знала?

При посторонних людях, особенно при проводнице, тетя Зина прижимала меня к своей необъятной груди и называла «сиротинушкой», которую ей подкинула судьба. Значит, так надо. Значит, она, Зина, должна обо мне позаботиться. Хоть и чужая тетка. Раз родные не могут, то что же – разве бросишь ребенка на произвол судьбы? Проводница и люди умилялись, называли тетю Зину святой и говорили, что сейчас мало таких женщин осталось – сердобольных, заботливых, честных. Про деньги, которые тетя Зина получила за свою сердобольность, она как-то не вспоминала. На вторые сутки я ее просто возненавидела. Наличность, которую мама выдала тетке на мое питание, она экономила. Я так мечтала хоть раз поесть из кастрюлек, которые приносили из вагона-ресторана. Они так вкусно пахли! Но тетя Зина покупала мне на станции пирожки и лимонад, продолжая считать себя святой.

– Я и мечтать о таком не могла в детстве, – повторяла она.

Чтобы не сидеть в купе и не слушать про тети-Зинину доброту, я болталась в коридоре, хлопала откидными сиденьями, смотрела в окно. Проводница считала меня неблагодарной и капризной девицей. И все время делала замечания – то мешаю людям ходить, то обрываю занавески, то громко хлопаю сидушками, то надолго занимаю туалет. Последнее было правдой, а не придиркой – я закрывалась в туалете и плакала. Иногда я выходила в тамбур и перепрыгивала по гудящему и скользящему перекрытию в другой вагон. Туда-сюда. Мне было страшно до жути, но я продолжала перескакивать. Мысленно я представляла себе, как убегаю от тети Зины, и вспоминала книжки и фильмы, в которых герои лихо бегают по крышам вагонов, спрыгивают в траву, перекатываются по земле и остаются живыми и невредимыми. Мне хотелось так же – сбежать от этой мерзкой тетки, которая обманула мою маму и обманывает сейчас попутчиков. Мне хотелось выкрикнуть, что никакая она не святая, не добрая, а, наоборот, злая. И она обещала моей маме кормить меня в вагоне-ресторане. А вместо этого прикарманила, или, вернее сказать, пригрудила, наши с мамой деньги. Тетя Зина была жадной. Она заставляла меня допивать всю газировку и доедать уже засохшие пирожки.

– Вот как ты к еде относишься! – поучала меня тетка. – Кормишь тебя, поишь, заботишься, а что в ответ? Ты нос от еды воротишь! И сидишь с кислым лицом! Хоть бы спасибо сказала! Вот откуда такие дети берутся? А все потому, что их родителям нет до собственных детей никакого дела! Подбросят чужим и свободны! Пусть другие воспитывают!

Иногда я стояла напротив соседнего купе и наблюдала за людьми, которые лежат на полках, читают газеты. Мне давали то конфетку, то вареное яйцо, то ягоды, купленные на станции. Одна женщина угостила меня холодной куриной ножкой, которую я ела стоя, обгладывая косточку. И тетя Зина меня застукала за этим занятием. Как она кричала! Я хожу попрошайничаю, когда она с ног сбилась – чем меня накормить. И какая я дурная и мерзкая, раз так позорю ее перед чужими людьми. Тетя Зина рассказала женщине про то, что родная мать меня бросила, а она, Зина, везет «сироту» к бабушке. Взялась помочь и уже сколько дней не спит – волнуется. Ведь не свой, чужой ребенок, за которым глаз да глаз нужен. За своим столько смотреть не будешь, сколько за чужим. И она уже всякий покой потеряла. Все нервы я ей истрепала своим отвратительным поведением. Вон, и проводница подтвердит. Женщина сокрушенно кивала – да, бывают же такие матери.

Я хотела крикнуть, что моя мама меня не бросала, а тетя Зина – лгунья, но не смогла, промолчала. Еще я боялась, что если скажу что-то плохое, то тетя Зина вообще перестанет меня кормить. Или отвезет не к бабушке, а в другое место. И вообще высадит на ближайшей станции и бросит. Она все время грозилась это сделать.

– Еще одна выходка, и я выкину тебя на станции, – говорила она, – и совесть моя будет чиста. Я на такое не подписывалась. Вот вместе с чемоданом тебя и выкину.

Мне нравилось лежать на верхней полке и смотреть в окно, а тетя Зина говорила, что я ногами поднимаю пыль, которая летит на стол с продуктами. Я лежала смирно, не шелохнувшись, но тетка все равно кричала, что я напылила на помидоры или в чай.

К концу вторых суток – поезд до деревни, где жила моя бабушка, шел почти трое – тетя Зина уже не хотела быть святой. Она превратилась в страдалицу и жаловалась на жизнь. Она ехала к сыну, а вот вынуждена заниматься мной. И потеряет столько времени! А сын у нее такой замечательный, такой умный. Надежа и опора, не то что эти девчонки – выскочат замуж или в подоле принесут, вот и вся от них благодарность. А сын никогда мать не бросит. Только меня же нужно еще до бабки довезти. Поди знай, сколько времени на меня еще уйдет.

Я уже вполне бойко перескакивала из вагона в вагон и много времени проводила в купе проводницы – помогала ей раскладывать билеты по ячейкам, пересчитывать белье и наливать чай. Проводница на вторые сутки поняла, что я хожу все время голодная, тетка врет напропалую, и сменила гнев на милость. Особенно после того, как увидела меня заплаканной, когда я выходила из туалета. Да и проводницу тетя Зина достала – обвиняла, что та за белье берет больше, чем надо, а сахара к чаю недокладывает. Уж она, Зина, точно знает – сколько уж ездит. Все проводницы одним миром мазаны – где могут, украдут. А если не украдут, так испортят. Вон, белье серое специально подкладывает, пододеяльник весь в пятнах. Из-за жадности тетка нажила себе врага. Она брала три стакана чая, а заплатить хотела за два.