Наш Современник, 2009 № 02 - [12]

Сердце сжималось, весь он обмирал, покрывался холодной испариной: да это же конец жизни, конец всему. Куда он с Глебкой денется? Кому нужен? Как сумеет жить дальше?

Будто страшную явь какую, отмахивал он руками это наваждение. Вскакивал, бежал куда-нибудь в сторону, если не на уроке сидел. Старался обратно в жизнь включиться, потому что такие вот мысли были ведь из жизни-то выпадением. Какой-то обволакивающей хмарью, ужасом…

А Глебов в школе больше не появлялся. Все от того же Головастика Бо-риска узнал подробности, рвавшие душу в клочья: погибших родителей похоронили, а Глебова увезла дальняя родня, куда - неизвестно.

- Может, сбагрят в детдом, - нахмурился Витька.

- Почему? - спросил Бориска. - Родня-то есть…

- Вроде есть. Да кому он теперь нужен. Разве только квартира его… Спорить дальше на такую взрослую тему никто не решился, еще пока не

по летам оказалось, но Боря совсем скуксился, и Головастик его понял, точно так же, как и Акселерат.

- Ладно тебе, не переживай! - хлопнул по плечу Витька. - Ведь ты же не знал!

- Все мы дураки, - обобщил Васька.

Тем собеседованием все будто и завершилось.

11

Жизнь двинулась дальше, ни шатко, ни валко, а все же еще одним сотрясением закончилось лето.

В каникулы Бориска обретался дома, с бабушкой и малышом. Лагеря старых времен, когда-то окружавшие Краснополянск, или растащили на стройматериалы местные дачники, а кое-что и прямо на дрова, или, напротив, застроили двухэтажными коттеджами, расквадратили заборами один другого выше, распродав предварительно ранешнюю пионерскую землю, на сотки, пока не шибко драгоценные, как при столицах и больших городах, но все же и не дешевые уже, нараставшие ценой год от года. Взрослые поговаривали, что и главный, в двадцати верстах, город не просто заглядывается на земельные краснополянские возможности, но и уже делает первые финансовые вложения.

Словом, толковали всякое, и довольно охотно, лишь изредка вспоминая, что всё это ребятне принадлежало когда-то да организациям, обязанным об этой ребятне хлопотать и заботиться. А теперь уж ничего из того доброго и почти совсем бесплатного, чего и вообразить нельзя, не осталось в помине.

Не для них лес рядом, и речка, и лагеря бывшие - едва не в каждой роще. Детям оставался ныне один только двор, хорошо еще, если не общественный, да дороги - асфальтированные или мощеные. И превеликое множество ларьков, киосков, магазинчиков, которые, как в каком-то диковатом и уж вовсе не русском городе, заняли все площади, все первые этажи, подъезды, подворотни - только и знают, что завлекают всякой ерундой - от китайских дрековых тряпок, обувок, магнитофонов до все заполонившего пива. Пей, молодняк, жри, одевайся, тырься в телевизор и ни об чем не думай: рай, да и только…

Так что перед Бориской, выходящим со двора, было только два пути - или в город, залепленный грошовыми магазинными вывесками, будто больной цветными пластырями, или от города - к речке, к березовой рощице, за которой начиналось другое поле, а там и новая, незнакомая, но чудная своим светом, высотой непорочно белых березовых стволов и шелестом листвы роща.

И вот в самой ближней роще, где паслась корова Яковлевны Машка, снова настигло Бориску что-то…

Как будто известие о чем-то неведомом.

Еще накануне, возвращаясь к вечеру из пробежки по дальним полям, ясное дело, с Глебкой за спиной, Борис услышал частое и тревожное мыканье Машки. Он, однако, значения коровьим возгласам не придал, мало ли чего не бывает.

Но утром, когда они еще завтракали, мыкающий коровий голос послышался снова - в открытую форточку. Бабушка, расставляя тарелки с пшенкой да вареные яички, заметила тоже:

- Видишь, чего-то неладно, с Машкой-то. Ты уж погляди, Боря. Да и молоко кончилось, загляни к Яковлевне.

Выйдя из дому, Бориска сразу легкой рысцой отправился в рощицу поглядеть на корову. Та мыкала часто, хрипло и горько как-то, а потом вдруг затихла. Боря подумал, что Машка, привязанная к березе, может быть, запуталась своей веревкой, и хотя корова слыла животиной умной и покладистой, мало ли в какие грехи впадает всякая сущая тварь. Борис был готов взять ее за большие рога, обвести не спеша вокруг дерева, распутать петли. Он уже представлял себе, как сделает это, и вдруг встал, как вкопанный.

На полянке, среди берез, стояла Машка. Вымя ее походило на переполненный до отказа, на странный и страшный мешок - никогда такого вымени Борька у коров не видел. И сиськи торчали в разные стороны, торчком.

Их, похоже, распирало молоко, которого, видимо, накопилось в корове сверх всякой меры.

Борька споткнулся и застыл от изумления. Уткнувшись в вымя, под Машкой стояла на задних лапах лохматая и рыжая беспородная собачонка и, торопясь, облизывала разбухшие коровьи соски.

Рядом суетились еще две такие же беспризорные дворняжки. Они радовались дармовой еде, но не обучила их нищая, беспутная жизнь сосать коров прямо из вымени, и они толклись возле других сосцов, становясь на задние лапы, а балансируя, опирались лапами на вымя, видать, доставляли беспокойство Машке, а то и оскребали ее пусть тупыми, но все же костяными ногтями.